за что? За медленную реакцию. Что это еще такое?!
Вечером Самарин зашел в комнату, где жил этот курсант. Его звали Виктор, прозвище – Профессор. Это за его необыкновенную обстоятельность в учебе. Он не держал в руках книжку, только когда спал. Пройденное он знал назубок. Все к нему обращались за советами, он разрешал все споры и недоумения. Чуть что – давай спросим у Профессора.
А его отсеяли.
Профессор уже собирался лечь спать, и по его виду нельзя было судить, что он сильно огорчен.
– Знаешь, они правы… – сказал он, как всегда спокойно и разделяя слова. – Я очень медленно думаю… В общем, правильно… реакция у меня не того. – Он усмехнулся: – Сказали, буду работать здесь, при школе. Отвечал я толково, честное слово, потому и решили оставить меня при школе. Вот теперь я действительно профессор.
Самарин смотрел на его лобастое лицо, в его черные, будто сонные, глаза и думал: «Действительно, трудно было бы ему там». Но тут же подумал и другое: «А может, наоборот – железное его спокойствие там бы ему пригодилось?»
Экзамены продолжались, и уже началась отправка. За неделю из школы уехали неизвестно куда семеро ребят, просто однажды утром их недосчитались в учебных группах. Настроение у всех неважное – враг приближался к Москве и первая отправка курсантов резко приблизила фронт к каждому; тяжелые бои, о которых сообщало радио, названия оставленных населенных пунктов курсанты уже связывали со своей личной судьбой. Подолгу они стояли гурьбой у подробной карты, тихо переговариваясь о том, где лучше подход к главным вражеским коммуникациям, ведущим к Москве, где могут находиться самые важные стратегические мосты.
В первую семерку не попало ни одного курсанта из так называемой немецкой группы, в которой был Самарин. Они продолжали упорно штудировать немецкий язык, даже между собой они были обязаны разговаривать только по-немецки. Преподаватель языка особо был доволен Виталием. Вот когда пригодилось все, что дала ему седенькая немка Эмма Францевна, преподававшая язык в средней школе. И Виталий был среди самых любимых трех учеников, которых она регулярно по воскресеньям, а иногда и в будни приглашала к себе домой на чай с печеньем. И было железное правило – за столом говорить только по-немецки. А позже задача ставилась еще сложнее: она разговаривала с ними на каком-нибудь диалекте – то на берлинском, то на баварском, а то на каком говорят немцы в Пруссии; надо было внимательно прослушать фразу, как ее произносила Эмма Францевна, а потом в точности повторить со всеми характерными для диалекта интонациями. К Виталию почему-то сразу «прилип» диалект баварский, и Эмма Францевна, сама по рождению из Баварии, очень радовалась его успехам и звала его «мой земляк». И тогда, и даже теперь Виталий не мог объяснить, почему у него еще в школьные годы появилась такая любовь к изучению языка, но вот была же – он легко мог смириться со средними отметками по другим предметам, но, если случалось получить «уд» по языку, он не смел посмотреть в глаза учительнице. Буквально незабываемым праздником для него стали
