ходил, как мне надо было тебя будить, а ты чуть не плачешь, не хочешь вставать. Большая моя тревога – куда тебя служба бросит? Береги себя, Виталенька. Помни обо мне, когда и сам себя забываешь. Лина Борисовна меня успокаивает, говорит, ваша служба не на фронте, не в окопах. Но война ведь, и от нее тебе не уйти, ведь правда? Но ты не подумай плохо. Я понимаю, когда такое вокруг несчастье, война, мужчине надо быть мужчиной, и просить у судьбы для тебя особого блага стыдно перед всеми людьми. Я же тут вижу, как несут этот крест все люди, и такие матери с тревогой, как я, в каждом доме. У нашей хозяйки двое сыновей и муж ушли на фронт. И она от них слова не имеет и не знает даже, куда им написать. Так что я еще счастливая. Но береги себя, Виталик, не забывай поесть. Знаю я тебя, обо всем забываешь. Дома у нас оставила полный ералаш. На сборы мне дали два часа. Я все перерыла, выложила, не знала, что с собой брать. Так все там и осталось. Прибери хоть как-нибудь, ключ возьми на службе. И пришли мне кофточку мою шерстяную вязаную, коричневого цвета. Это можно по почте. Больше писать особенно нечего.
Люся приходила ко мне за неделю перед моим отъездом, сказала, что идет на какие-то курсы связисток, но я так и не поняла, на войну это или как. Просила передать тебе привет. А была она такой, как первый раз…
Обнимаю, целую тебя крепко, сынуля, мой дорогой и единственный
Твоя мама».
Виталий начал читать письмо за завтраком и, когда кончил, есть уже не мог – в горло не шло. Только чаю выпил. Белорецк… Белорецк… Что это такое? Хоть на карте надо посмотреть, куда забросило мамулю! А потом стал думать: «Какой же золотой дядька этот Иван Николаевич! Что я ему?..»
Личная жизнь Урванцева сложилась не очень-то ладно. Более десяти лет он в качестве советского разведчика находился за границей. Уехал туда через год после свадьбы и через месяц после рождения сына. И только когда вернулся, узнал, что его Митька умер от дифтерита еще в четырехлетнем возрасте. Больше детей не было. И сейчас он не раз, глядя на Самарина, думал о том, что его Митька был бы теперь вот таким же парнем.
Самарин вернулся из столовой к Ивану Николаевичу.
– Ну что пишет мама?
– Спасибо вам, – тихо произнес Самарин.
И больше Иван Николаевич ни о чем не спрашивал. Сказал только:
– Давай приступим к делу. Что ты знаешь о Латвии?
Вот тебе и раз – о Латвии!
– Ну, присоединилась она к нам… в позапрошлом году, – начал Самарин и замолчал.
– Маловато, маловато! – улыбнулся Иван Николаевич и подвинул по столу к Самарину толстенную папку: – Здесь отчеты и разные документы нашего посольства в Латвии о событиях перед сороковым годом, о перевороте, о присоединении и о первом советском годе Латвии вплоть до начала войны. Это тебе надо внимательнейшим образом прочитать, и на сегодня, пожалуй, хватит. Иди в свою комнату и читай. Если что непонятно, делай заметки – разберемся вместе.
В комнате была раскладушка, стол, два стула и платяной шкаф.
