гладью, а сумеречная ниша под столом, меж его массивных тумб – кают-компанией с глобусом и подзорною трубою, с помощью которой можно было разглядеть дальние, наполненные золотистыми пылинками углы кабинета. Когда Ники было года четыре, он любил сидеть с сестрой под отцовским столом, обняв её и воображая себя средневековым рыцарем, спасающим свою возлюбленную от злобных сарацинов. Несмотря на весьма юный возраст Ники, Алексей Лукич читал ему в свободные минуты историю крестовых походов, не устраняя уж вовсе из собственной системы одухотворения сына сказки Пушкина или Афанасьева, но всё же почитая рассказы о сражениях за Гроб Господень более для него важными и значимыми. И вот ещё совсем маленький Ники, сидя в темноте под сводами письменного стола и крепко обнимая младшую сестрёнку, воображал себя её защитой, но при этом дрожал от страха, потому что слышал вдалеке топот копыт сарацинских коней и слышал гортанные крики пустынных кочевников. Ляля прижималась к брату всем телом и тоже дрожала от страха, ведь и она слышала голоса врагов, храп их коней и даже ощущала запах конского пота; глядя в щели импровизированной двери своего убежища, она видела чудовищные копыта, взметающие фонтаны горячего песка, который залетал к ним под стол и попадал в глаза и за ворот. Левой рукой Ники обнимал Лялю, а правой прижимал её кудрявую головку к своему лицу и вдыхал запах её волос, от которого у него кружилась голова.
– Не бойся, не бойся, – говорил он ей, – если они ворвутся, я буду сражаться за тебя…
И Ляля в ужасе обнимала его ещё крепче. А Ники, ощущая трогательное биение сердца сестрёнки, чувствовал невыразимую нежность к ней, нежность, заполняющую всё его существо, заставляющую трепетать его неокрепшую душу, насылающую слёзы умиления на его глаза…
Женя Гельвиг мало участвовал в общих забавах Никиты, Ляли и своего брата, потому что был намного старше их и, всячески подчёркивая это, старался держаться особняком, когда приходил в гости к Волховитиновым. Пока малышня возилась под столом, Женя с разрешения Алексея Лукича копался в книжных шкафах, отдавая предпочтение военным изданиям и – более того – трёхтомной немецкой энциклопедии «Мужчина и женщина» в переводе Энгельгардта. Обыкновенно он забирался с одним из томов в дальний угол обширного кожаного дивана, где и изучал самым внимательнейшим образом щедрые картинки и не без труда вчитывался в текст непростой взрослой книги. Отвлечь его от этого занятия могло только приглашение Серафимы Андреевны к чаю или очень уж громкая возня малышей, которой он, впрочем, порой так увлекался, что оставлял книги и с улыбкою наблюдал детские забавы. Особое внимание Женя уделял Ляле, потому что невозможно было без улыбки следить за её милой угловатой грацией, которая казалась ему такой естественной, жизненной и первозданной.
Жене было восемь лет, когда семейство Волховитиновых пригласило друзей Гельвигов полюбоваться на недавно родившуюся Лялю. Год назад, когда родился
