Ивановны, у которой Алексей Лукич сначала церемонно попросил пожаловать руку, а потом не менее церемонно трижды облобызал её напудренные щёчки. Далее Алексей Лукич, слегка нагнувшись, уважительным рукопожатием приветствовал Женю. В этот момент в гостиную вошла смущённая Серафима Андреевна, и объятия с поцелуями возобновились. Гельвиг, взяв из рук горничной букет роз, торжественно вручил его хозяйке дома, и она ещё более смутилась и слегка покраснела. Возникла незначительная пауза, во время которой Женя, неловко потоптавшись на месте, спросил у родителей:
– А когда ж мы лялю пойдём смотреть?
Все безотчётно рассмеялись, и Автоном Евстахиевич, упреждая приглашение к столу, испросил позволения хозяйки познакомиться с новорождённой.
– Конечно, конечно, – сказала Серафима Андреевна, – пойдёмте в детскую.
И все прошли в детскую, от порога которой уже на цыпочках прокрались к просторной кроватке под балдахином, закрывающим малышку от оконного света. С умилением в лицах и родители, и гости уставились на ребёнка, который уютно посапывал и смешно двигал пухлыми губами, а Алексей Лукич, на мгновенье задумавшись, молвил:
– Действительно, ляля… куколка…
Не доставая края кроватки, Женя смотрел на девочку через столбики ограждения и снова не понимал своего волнения, не понимал, отчего поднимается в его душе волна беспокойства, заставляющая забыть о своих страхах, капризах, мечтах и заботах, почему его, женина, мальчиковая жизнь ставится каким-то непостижимым образом в зависимость от этого маленького комочка едва зародившейся и едва начавшей развиваться чужой плоти, которая как-то организует и скрепляет бытиё взрослых, в странном единении столпившихся вокруг кроватки.
Женя всё смотрел и смотрел и прозревал будущее: милое личико младенца теряло очертания, расплывалось, тускнело и таяло, и сквозь него проступала другая сценка, из какого-то другого времени: дети и взрослые сидят за столом, и Ляле уже лет восемь, компания играет в фанты, и вот Серафима Андреевна с хитрецой вопрошает:
– А что делать этому фанту?
Играющие замирают, хотя абсолютно непонятно, с какой-такой стати они должны были замереть, и чей-то голос ехидно возвещает:
– А этому фанту следует поцеловать Лялю…
И Женя видит себя словно со стороны: высокий угловатый подросток выходит из-за стола, – красный, мгновенно вспотевший – и идёт на подгибающихся ногах, ощущая странную расслабленность во всём теле, в сторону Ляли; она медленно поворачивается и смотрит ему прямо в глаза. Женя нежно обнимает её и, приблизив свои глаза к её глазам, в короткий миг сладостного счастья успевает заметить в них страх, смятение и непреодолимое желание, она моргает, её красивые широкие веки, опушённые густыми ресницами, томно опускаются, закрывая зрачки, и в это мгновение он целует её, ощущая своё катастрофическое падение в бездну, в пропасть,
