Делают вид, что ничего не происходит. Так получалось и в Германии: никто ничего не знал! Конечно, нацисты обожали всякую секретность, но для того, чтобы не видеть очевидное, надо постараться. Что-то я отвлекся, оборвал себя Мельников. Если там был военный объект, то тогда, конечно…
– А когда там все перекрыли? В смысле – устроили запретную зону?
– В конце сорок третьего. Но, видите ли, туда всегда ходило мало людей. Там нечего делать. Лес и болота. Безлюдные места… До войны окрестности озера посещали исключительно любители утиной охоты.
Вот те на! Мельников, конечно, не особо знал Восточную Пруссию, но кое-что повидал. Ему казалось, что здесь всюду население кишмя кишит. А оказывается, не все так просто. Но бог с ним, с этим объектом. Не нашего это ума дело. Вернемся к убитым и самоубийцам.
– Господин бургомистр, кто были эти люди? Они были военные или «черные». Я хотел сказать – эсэсовцы.
– Этого я не знаю. У одного была выправка явно военная. Двое остальных на военных не были похожи.
Больше ничего путного добиться не удалось. Мельников долго думал, брать бургомистра под арест или нет? Но потом решил ограничиться полумерами. Послал Копеляна, тот привел еще одного бойца, которого и поставили охранять дом. Так сказать, домашний арест. Приедут серьезные люди, пусть они и решают.
Когда они наконец расправились с делами, уже рассветало. Мельников пересказал товарищу содержание беседы.
– А то, что все это мне сильно не нравится, – подвел итог старший сержант.
– Да уж чего хорошего…
– Я не о том, я об этом объекте. Немцы, конечно, любили создавать всякие запретные зоны. Но сам посуди. Война кончилась, а людей убивают. Зачем?
– Постой, в первом случае же все вывернули, а во втором…
– Может, они и хотели замаскировать все под ограбление? Мы ведь и поверили. А второй раз не вышло. Этот самый Шахт был начеку. А убить его было надо.
– Получается, мы помогли каким-то гадам, сами того не желая?
– Выходит, так. Слушай, а как это ты его так мастерски разговорил? Я, конечно, по-немецки через пень колоду понимаю, но интонации-то чувствуются…
– Видал я в партизанах, как наши особисты работают. Да и у фрицев тоже учился. Были у нас люди, которые попадались к фрицам, а потом им удавалось уйти. Их всегда подробно расспрашивали, как говорили, да что им говорили…
– А я-то думал, в гестапо сразу пытать начинали.
– Не сразу. К тому же чаще нашими не гестапо занималось, а тайная полевая полиция[11]. И они не всегда сразу с мордобоя и пыток начинали. Но что мы узнали? Да, в общем, ничего. Хотя… Поняли, что дело действительно серьезное. Нам остается для начала – доложить о результатах.
Глава 3. О пользе стукачей
6 июля 1945 года, Зенебург
– Слушай, может, закончим эту нашу самодеятельность? – спросил Оганес, прихлебывая чай. – Тут явно должны разбираться серьезные люди, которым это по службе положено.
Тайная полевая полиция (ГФП) – структура, подчиненная абверу. Иногда ее называют «гестапо вермахта». В задачу ГФП входило поддержание безопасности в немецких войсках и борьба против партизан. В первый период войны основные антипартизанские операции организовывались именно ГФП.
