закатил глаза. – Отпустил бы бороду лопаткой, пароходик бы завел, на корме крупно: «Валерий Золотов и К°». На пароходике, как водится, банька, бильярдная, цыгане… Галку бы с собой возил. Только фамилию бы ей заменил, надо что-нибудь звучное – Глэн Маркизова, танцы на столе! Ножки у нее классные, да и фигурка – все в порядке… – Золотов победоносно посмотрел на Эдика и, чуть скривившись, выразительно перевел взгляд на Таню. – …Так что была бы вне конкуренции. Полный сбор обеспечен!
Он опять залпом выхлестал бокал и утерся тыльной стороной руки, а руку вытер о скатерть. Потом придвинул розетку с зернистой икрой и, намазав толстый бутерброд, смачно откусил.
– Вы любите икру? – обратился ко мне, бодро двигая челюстями. И не дожидаясь ответа, продолжил: – А я терпеть ее не могу. – Он развел руками. – Но ем. И знаете почему?
– Нетрудно догадаться. Это же по-купечески – икру есть. И шикарно: она дорогая, значит, престижу способствует.
– Ну нет! – Золотов опять хохотнул. – Вы уж совсем меня примитивом считаете! Я вот жую и чувствую, как лопаются на языке, зубах маленькие шарики. Хрусть, хрусть, хрусть… Каждая икринка – осетр! Сколько я съел за вечер икринок! Тысячи полторы? Значит, полторы тысячи осетров. Громадных, тяжелых, в толстой ороговевшей чешуе, с пилообразными спинами и мощными хвостами. Говорят, осетр еще с мезозойской эры сохранился, пережил ящеров, динозавров, птеродактилей всяких… Царь-рыба! А я за один присест целый косяк сожрал, семьдесят пять тонн осетрины! А если посчитать, сколько бы они икры наметали? Миллионы, миллиарды осетров! А я один! И где все эти миллиарды царь-рыб? Вот здесь! – похлопал себя по отвисшему животу. – Вот когда ощущаешь себя венцом природы!
Он перевернул бутылку, выливая остатки. Шампанское наполнило бокал и побежало через край, заливая скатерть. Я смотрел на него и думал, что ошибся, считая его амебой. Нет, это совсем иной зверь… Одноклеточна в нем, пожалуй, только мораль.
Я высвободил руку.
– Спасибо за танец, мне пора.
Марочникова сделала нетвердый шаг вперед.
– Красиво говоришь, адмиральский внучек! – В голосе отчетливо слышались издевательские нотки, и смотрела она зло и брезгливо. – Пароходик, значит… Небось загранплаванья, круизный, высшего класса.
Очевидно, Золотов через свою толстую шкуру почувствовал и злость, и издевку, потому что отставил недопитый бокал и грубо сказал:
– Ну, что уставилась? Иди пей, звезда стриптиза!
– Брехло собачье! Чтоб у тебя брюхо лопнуло от этой икры! – Марочникова резко повернулась и пошла к выходу.
Уходя, я расслышал, как Золотов сказал своим спутникам:
– Пейте, чего рты раззявили! Никуда она не денется. Перепсихует и вернется.
Голос у него был искусственно спокойный и деланно благодушный, как будто ничего не случилось.
Когда я вернулся к своему столику, ребята уже пили кофе.
– Кто эта особа? – поинтересовался
