ли другие, ни с кем на эту тему разговор не вёл: не люблю сплетен), какое такое «что-то» она прятала: это было золотое блюдечко и наливное яблочко. Где она их достала – неизвестно; сама Малютова в командировки не ездила. Должно быть, привёз какой-то недоумок.
И теперь она развлекалась тем, что подглядывала за личной жизнью сотрудников Конторы, а также известных мировых личностей – из тех, кто не установил у себя портативных автоматических противоподсматривающих антиблюдечко-антияблочковых устройств (ПАПАБАЯУ), – а потом трепалась об увиденном направо и налево. Причём напропалую привирая – чтобы не догадались о её деятельности – что она всё вычитала в иностранной «жёлтой прессе» в Интернете. Это на каком же языке? Она и родной почти забыла.
– Отметьте командировочку, Марта Порфирьевна, – медовым голосом попросил я, сдерживая просящуюся на язык кличку: Ехидна Змеевна.
Утопил я бы её в том меду, если бы мог.
Пока я не узнал, чем она занимается и не поставил себе ПАПАБАЯУ (см. выше) – по большому блату, между прочим, и за большие деньги – она успела сделать мне одну гадость. И, может быть, если бы не она, я бы сейчас… Но не будем о грустном.
– Уезжаете? – не менее сахарно (но сахар-то с «Бораксом»!) ответствовала она. – Вы бы водички живой мне в сказках прихватили, Иван Александрович…
– Непременно, – пообещал я, – как только начну источник инспектировать, так и наберу баночку. Или фляжечку.
Она отметила мне командировку, и я вышел, бормоча себе под нос, чтобы не услышала:
– Водички тебе живой… мёртвой бы тебе водички!
Но бормотание моё явилось прежде всего результатом плохого настроения, возникшего, опять же, по причине общения с Мартой Порфирьевной; а также результатом речевого автоматизма в изыскивании филологических антонимов (живая – мёртвая).
Что касается сути дела, то я знал: мёртвая водичка её не возьмёт. Был случай… Может, моё нынешнее плохое настроение как раз оттуда. Вспомнил, что не получилось, вот и мучаюсь до сих пор. И не я один.
Стол ей менять пришлось: она ж принялась протираться над ним. Смоченным водичкой тампоном. Несколько капель упало, стол и рассыпался в труху. А ей хоть бы что!
Но я абсолютно ни при чём: она студента-стажёра попросила живой водички привезти. А тот, поскольку ничего в воде не смыслил, попросил Эрлова. А Эрлов сам на Малютову большой зуб имел. Правда, я рядом стоял, но промолчал: не меня же студент спросил, где живая вода? Эрлов сам ему налил, когда узнал, для кого тот старается.
Нет, во избежание несчастных случаев я студента предупредил, чтобы он никому больше воды не давал, и сам бы не пользовался. Мол, до достижения двадцати одного года живой водичкой пользоваться нельзя. Это раз. А во-вторых, её взбалтывать нельзя, поэтому бутылка под самую пробку налита.
Это я подстраховался, чтобы студент себе не отлил. Эрлову подсказал: «Полней наливай, не жалей!». Помню, студент ещё спросил:
– Что,
