Женни, чья красота была заметна даже среди эффектных и ярких парижанок, не говоря уж о ее уме и интеллекте. С самых первых дней их брака Маркс признавал жену интеллектуально равной себе, и это вовсе не было преувеличением со стороны влюбленного молодого мужа: Маркс всегда был беспощадно правдив в оценке чужого ума и не стал бы полагаться на суждения Женни, если бы не считал ее на самом деле умной женщиной {8}. На самом деле за всю жизнь подобной высокой оценки и искреннего уважения Маркс удостоил еще лишь одного человека – Фридриха Энгельса, ставшего альтер эго самого Маркса и его ближайшим соратником. Но Энгельс был только другом и коллегой – Женни была еще и его любовью.
В частной, интимной жизни Маркс был нежным, любящим и добрым человеком; его часто называли душой компании – пока дело не касалось бессонных ночей, проводимых им за работой, или периодов болезненного беспокойства за свою работу.
В публичной же жизни он был яростным спорщиком, зачастую высокомерным и заносчивым, совершенно нетерпимым к тем, кто рискнул с ним не согласиться. Эпизоды его не вполне трезвых дебатов с коллегами в Бонне, Берлине и Кельне зачастую оборачивались отнюдь не только словесными битвами. У него не было времени на соблюдение светских условностей; для того, кто проповедовал значимость человеческой личности, Маркс был удивительно нетерпим ко многим личностям, столкнувшимся с ним в реальной жизни. Споры бодрили его – но в то же время и отвлекали от самого главного, от того, что он любил больше всего в жизни. Счастливее всего он чувствовал себя за работой, среди своих книг (он называл их «своими рабами»). Маркс был интровертом, который, несмотря на все свое сопротивление этому, притягивал к себе людей, очаровывая и увлекая их своим несомненным лидерством и уверенностью в себе. Богатый русский либерал Павел Анненков называл Маркса «воплощением демократического диктатора», который вызывал бесконечное уважение, несмотря на свою неуживчивость и неряшливый вид {9}.
Женни, напротив, была признанным авторитетом в отношениях с обществом. Ее спокойное благородство и изысканность манер успокаивали тех, кого уже успевал напугать ее необузданный муж. Только рядом с ней Маркс становился на людях почти таким же, каким бывал только дома: веселым, остроумным, порою даже фривольным. Бешеный дикарь становился ручным в нежных руках его жены.
Женни исполнилось 29, а Марксу 25, когда они прибыли в Париж. Среди немецких эмигрантов имя Маркса – кельнского журналиста и публициста – было достаточно известно, но Париж того времени стал убежищем для куда более знаменитых сыновей Германии. Георг Гервег был одним из них. Несколькими месяцами ранее Фридрих Вильгельм назначил ему личную аудиенцию – вскоре после того, как сам же и запретил последнюю книгу Гервега по политическим мотивам. Император хотел убедить Гервега примкнуть к правительству в деле культурного возрождения Пруссии, однако поэт смело ответил, что является прирожденным республиканцем и потому не может служить
