ступая по богатому турецкому ковру. – Какая же я глупая! Мне следовало догадаться, глядя на все эти прекрасные картины. Не могли бы вы рассказать мне, кто изображен на портретах?
Он лишь молча пожал узенькими плечами.
– Должно быть, это предки Кевернов, – ответила она за него.
Сердце ее тоскливо заныло, когда она попыталась представить, будто рассматривает непрерывную цепь собственных предков. Но ее родственники не были аристократами в пышных нарядах. Они скорее всего были слугами или торговцами – простолюдинами, не имевшими средств на то, чтобы увековечить себя на полотне.
– Знаете ли, вам очень повезло. Я никогда в жизни не видела портрета хоть какого-нибудь моего родственника.
Николас искоса бросил на нее настороженный взгляд. Хотя он ничего не ответил, Аннабелл увидела проблеск любопытства в его печальных зеленых глазах.
– Могу я поделиться с вами секретом, ваша светлость? – сказала она, чтобы подогреть его интерес. – Это очень важно. Но вы должны дать мне торжественное обещание, что не обманете мое доверие. Вы согласны?
После недолгого раздумья он осторожно кивнул.
Девушка подвела его к обтянутому парчой креслу, а сама присела на ближайшую скамеечку для ног, чтобы глаза их оказались на одном уровне. Затем, понизив голос до заговорщического шепота, произнесла:
– Здесь никто этого не знает, но я осиротела с самого рождения. Я никогда не видела моих родителей, не говоря уже о тетях, дядях, бабушках, дедушках и прочих родственниках.
Николас потрясенно заморгал, словно его поразило известие, что она когда-то была ребенком, да еще и сиротой при этом. Каким-то чудом с его губ сорвался невольный вопрос:
– Но… кто же тогда заботился о вас?
– Меня подкинули в школу для юных леди. Иногда мне бывало одиноко, но у меня нашлись друзья, которые меня поддерживали.
Большей частью друзья эти были среди прислуги, потому что девочки в академии не хотели иметь ничего общего с ученицей, принятой из благотворительности, – в особенности если над ней постоянно насмехалась сама директриса. Аннабелл придержала эти сведения при себе. Ни к чему было обременять Николаса неприглядными подробностями ее жизни в юности. Она только хотела, чтобы он понял, что и ей знакома щемящая боль сиротства.
– Со временем я выросла и стала учительницей. И вот теперь я здесь.
Николас внимательно смотрел на нее. Он сидел прямо, положив руки на позолоченные подлокотники кресла, напомнив ей юного принца на троне.
– Папа говорил, что когда я вырасту, мне придется заседать в парламенте и выслушивать скучные речи.
Аннабелл рассмеялась, довольная тем, что его скованность мало-помалу исчезает. Это была самая длинная фраза, которую он когда-либо произносил при ней.
– Да, думаю, вам придется это терпеть. К счастью, пройдет еще немало лет, пока это случится.
Он снова замолчал, опустив глаза,
