вести? Порой мне кажется, что ты стал совсем черствым и бессердечным.
– Да, жуткое свинство! – воскликнула Вики.
– Ну ладно, ладно вам! – забормотал Уолли, поспешно отступая к двери. – Нечего кипятиться. Подумаешь, пошутить нельзя… Да будет тебе, Эрми! Успокойся. Ну вот, уже глаза на мокром месте! Как будто Гарольд слопает твой несчастный дробовик. Или сломает.
– Заберите у него ружье! – потребовала Вики. – Видите, как мамочка расстроилась!
– Хорошо-хорошо, – пообещал Уолли. – Только прекратите причитать и успокойтесь.
И спешно ретировался.
После его ухода Вики мигом перестала походить на фыркающую кошку и преспокойно приступила к завтраку. Эрминтруда, метнув виноватый взгляд на Мэри, проговорила:
– Извини, Мэри, но ты знаешь, насколько мне неприятен этот Уайт, а услышав про ружье, я уже не могла больше держать себя в руках.
– Это все Уолли виноват, тетя Эрми. Ничего страшного, просто порой в него словно какой-то бес вселяется. Скоро он отойдет и извинится, вот увидите.
– А все из-за этого чертова Гарольда Уайта! – не унималась Эрминтруда. – Он дурно влияет на Уолли. Прежде за моим мужем такого не водилось.
– Я не думаю, что дело обстоит так уж плохо, – покачала головой Мэри. – Только бы он пил чуть поменьше.
– И все равно я бы предпочла, чтобы Уайты отсюда уехали, – вздохнула Эрминтруда. – Их соседство отравляет мне все существование.
– Да уж, уайтовский дух здесь силен, – хмыкнула Вики, деланно содрогаясь.
Не желая вступать в пререкания с Вики, Мэри встала из-за стола, собрала письма и покинула столовую.
В число обязанностей, которые она сама на себя навесила, входило ежедневное посещение кухни для беседы с необыкновенно умелой поварихой, которая одновременно служила в Пейлингсе и домоправительницей. Однако на этот раз, прежде чем отправиться на кухню, Мэри вышла в сад, прихватив корзинку и ножницы, – свежие цветы в доме не помешают, решила она.
Утро стояло – просто загляденье, свежее и солнечное. Хотя, как подметила Эрминтруда, Пейлингс и впрямь был особенно хорош весной, в пору цветения азалий. Ничто – ни однообразные кустарники, заросли которых тянулись до самого ручья, ни домик Гарольда Уайта на противоположном берегу – не мешало Мэри наслаждаться погожим деньком. Эрминтруда держала целую армию садовников, поэтому помимо ухоженных лужаек, где непрошеному сорняку отсекали голову, едва незваный гость осмеливался высунуться, и бесчисленных клумб в поместье были разбиты итальянский сад, розовый сад и даже японский сад камней. В центре японского сада застыл живописный пруд с лилиями. Правда, особую гордость Эрминтруды составляло, как ни странно, пестрое разнотравье, вволю произраставшее по границам садов. Здесь, к ужасу садовников, все оставалось в первозданном виде.
Порой Мэри, правда, казалось, что Эрминтруде изменяет вкус, но она тут же спохватывалась и начинала укорять себя – ведь более доброй женщины, чем тетя Эрми, было днем с огнем не сыскать.
