жаловались бояре посаднику и Совету «Золотых поясов» Господина Великого Новгорода. Напрасно гневался посадник, напрасно слал гонцов к Владимиру, умоляя заняться делом и перестать разорять бояр. Богатырская дружина со своим не знающим устали вождем продолжала весело гулять по всей Новгородчине.
– Бражничаете, бояр вконец разоряете, девок портите, страх наводите и пьете больше всех мер! Нельзя же так, князь, нельзя! – пытался вразумить посадник Владимира.
– Веселие Руси есть пити, – смеялся в ответ новгородский князь.
Посадник Радьша на это лишь картинно разводил руками. Уговоры не действовали, бояре жаловались, а княжеская ватага гуляла, как хотела.
Только однажды, на восточной границе Новгородской земли, в бедной усадьбе, в которой даже господский дом был крыт ржаной соломой, веселая и беспутная богатырская ватага была неожиданно и остановлена, и весьма озадачена.
Перемахнув по отработанной привычке, на конях через ивовый плетень, богатыри во главе с князем Владимиром карьером пронеслись по грядкам напрямик к тщательно выскобленному старому крыльцу и…
И разом притормозили коней, нещадно разрывая им губы уздечками. Неслись с громким гиканьем – и вдруг все замолчали.
А замолчали потому, что на крыльцо вышел детина ростом повыше полутора сажен. Зевнул, огляделся, почесался с удовольствием. И неспешно сложил на груди две ручищи, столь выпукло перевитые мускулами, что, казалось, будто их выточили из старого доброго дуба.
– Ну? – густым басом спросил детина.
В ответ – молчание.
– Спросил ведь?
– Ты с князем разговариваешь! – выкрикнул Добрыня.
Детина поклонился, не уточнив даже, с каким именно князем. И снова пророкотал:
– Ну?..
– А вот мы сейчас высечем тебя, дубина стоеросовая, за непочтение…
Говорил по-прежнему один Добрыня. Остальные молчали, оглушенные могучим басом.
Детина с ленцой спустился с крыльца. Развалисто, враскачку подошел к Добрыне, огладил коня:
– Добрый конь… – И, внезапно присев, подсунул плечо под круп, выпрямился, и конь вместе с Добрыней с грохотом завалились на землю. Не ожидавший такого Добрыня не успел вынуть ногу из стремени, потому и лежал теперь в совершенной беспомощности.
– Вот, – кратко заметил незнакомец и неторопливо вернулся на крыльцо.
Князь Владимир молчал то ли в растерянности от столь быстрой расправы над родным дядей, то ли от удивления.
– Повели, князь… – негромко начал было Ладимир, но что именно повелеть, не сказал. И все вокруг молчали, озабоченно поглядывая на детинушку.
– С печи слезать не люблю, – почему-то вдруг решил пояснить незнакомый богатырь.
– Может, еда у тебя какая есть? – неожиданно спросил Владимир.
– Сказал ведь, что с печи слезать не люблю, – ответствовал богатырь. –
