не слишком. Вряд ли он блестит. Морщин пока нет – только заготовки под них, тоненькие горизонтальные канавки. Волосы начинаются довольно высоко. Я не удержался и пощупал меценатову макушку.
– Нет лысины, – усмехнулся он, – не волнуйся.
– А у тебя какого цвета волосы?
– Русые. Седины почти нет.
Я вернулся к лицу. У основания носа нащупал характерную ложбинку.
– Ты что, очки носишь?
– С детства. Врожденная дальнозоркость. Сейчас снял, чтобы тебе не мешать.
– Дай потрогать!
Тонкие очки с толстыми стеклами. Легкие, наверное линзы пластиковые. Одна линза толще другой. Я вернул очки с некоторым сожалением. Почему-то меня огорчило, что у Мецената плохое зрение. Мне хотелось, чтобы он оказался безукоризненным.
Итак, нос. Мощный, длинный, без горбинки. Глаза… неглубоко под надбровными дугами.
Уши… Большие, прижатые к черепу.
Щеки гладко выбриты. Даже под нижней губой, где я никак не могу полностью изничтожить растительность, у него ничего не нащупывается. Губы не тонкие и не толстые. Не хитрец и не обидчивый.
Подбородок без ямочки. Мощная шея.
– Борьбой занимался?
– Еще в школе. А вообще это у меня конституция такая, мы в роду все… крепкие.
Я обвел лицо пальцами по диаметру. Да, широкое лицо, но не круглое. И не толстое.
Опустив руки, я нашарил на одеяле «Пианино».
– Да ладно, – сказал Меценат, поняв мою задумку, – не спеши. Скоро свозим тебя в Неметчину, после этого сможешь увидеть меня воочию.
Но я продолжал манипуляции. Пальцы были разогреты, и очень быстро я увидел перед собой силуэт Мецената. Больше всего он напоминал мультяшного персонажа, нарисованного Хитруком: крупные линии, незавершенные овалы.
И тут я почувствовал, что у меня начинают чесаться лопатки.
– Ой, – сказала Наташа и вдруг заорала. – Сюда! Мозг!
Врачи оказались отличными профессионалами. Никто не орет: «Что за херня?!» или «Да не может этого быть!». Деловито суетятся вокруг, бросая короткие команды и сообщая непонятные и неинтересные мне сейчас показатели. И еще вводят что-то в трубочку, которая торчит из меня.
Я всматриваюсь в лицо Димы. Никто не вырывал у меня из рук «Пианино» (и попробовал бы он вырвать!), я по-прежнему играю на нем. Лицо Мецената вырисовывается все четче и четче. Оно уже не мультяшное, приобрело полутона и мелкие детали. Может быть, это мое подсознание постаралось, но теперь я вижу его глаза – очень перепуганные, за толстыми стеклами. Стекла для дальнозорких увеличивают, поэтому глаза кажутся расширенными от ужаса. Но это иллюзия, на самом деле они просто перепуганные. На висках выступили малюсенькие капельки пота.
Нестерпимо пахнет валерьянкой.
Я вдруг соображаю, что переход на сей раз что-то уж затянулся. Обычные несколько секунд давно истекли. Я прислушиваюсь к голосам врачей.
– Это
