style="font-size:15px;"> – Этот профессор предлагает, – продолжил Вениамин Петрович, не дождавшись ответа, – подучить вас немного. А потом персональную выставку. Он говорит, вы талантливый художник, один на миллион…
И тут раздался хохот фрезеровщика:
– Твою ермолку! Художник, блин! Он же слепой, как чучело! Ты чего, командир, не заметил?
Я кожей почувствовал, как окаменел участковый.
– Ннне может быть… Как?..
– А вот так, – грустно отозвался я, вызвав новый приступ веселья фрезеровщика. – Тюкнули эти таксисты мне по затылочку монтировочкой – и все. Полная темнота.
Со стороны койки Макара Антоновича раздалось приглушенное шипение. Наверное, бывший учитель пытался урезонить ржущего пролетария. Добился он только того, что фрезеровщик от изнеможения перешел на похрюкивание.
– Ах, суки, – с чувством сказал Вениамин Петрович, – они же говорили… Ну я их найду!
Раздался грохот отодвигаемой табуретки, но я уже привел мысли в порядок и отпускать моего посетителя не собирался. Мои пальцы резвились среди пружин, и легкое покалывание бодрило не хуже крепкого кофе.
– Вениамин Петрович, – сказал я весело, – а приводите своего искусствоведа! У меня есть к нему предложение!
Из угла фрезеровщика донесся всхлип:
– Я щас сдохну!
– Слушай, Петрович, – сказал сосед слева, – а ты что, точно художник?
После визита участкового мой авторитет в палате вырос почти до уровня Путина.
– Учился, – коротко ответил я.
Не то чтобы брезговал беседой, но сосредоточился на другом. Мои пальцы и ладони шарили по одеялу, выискивая нужные шероховатости и выстраивая складки по определенной схеме.
– А че? – хохотнул фрезеровщик. – Был же глухой композитор! Че бы не быть слепому художнику?!
Теперь у него появилась новая тема для разговоров, и я искренне скучал по тем временам, когда выслушивал многоэтажные пожелания руководству завода.
Пальцы и ладони старательно отыскивали, выглаживали, сминали…
– Ну и как оно, – продолжал любопытствовать сосед слева, – много художники получают?
– Хрен его ведает, – тут я был совершенно честен. – Я ж только учился.
– И не узнал? – сосед был откровенно разочарован. – Чего учился, если расценок не знаешь?
– Ради идеи! – неожиданно подал голос пацан-«косильщик».
– Помолчал бы! – проскрипел Макар Антонович. – Что ж ты в военном комиссариате об идеях забываешь?!
В палате тут же завязалась живая дискуссия на тему «Духовное и материальное – что важнее?». Меня оставили в покое, всем кагалом навалившись на юного идеалиста.
Я продолжал свои манипуляции. Должно быть, со стороны казалось, что я просто нервничаю – руки снуют над одеялом, как ткацкие челноки. Иногда замирают,
