изобрести новый вид искусства, – я сделал паузу. – Кинестетический. Или, если угодно, тактильный.
Кто-то – наверняка бывший учитель – уважительно прищелкнул языком. Фрезеровщик, к счастью, пока не видел причин для веселья.
– Это… – Михаил Леонидович пока не понимал, куда я клоню. – Это, простите, как?
– Дайте руку!
Я протянул обе руки в сторону голоса, ладонями вверх. После паузы (с участковым перемигивался, что ли?) искусствовед осторожно положил на них свою руку. Я аккуратно, но цепко ухватил ее и слегка пробежался пальцами. Теплая… кожа тонкая. Лучше не придумаешь!
– Не волнуйтесь, Михаил Леонидович, – я улыбнулся, искренне надеясь, что улыбка слепого не выглядит слишком жутко, – больно не будет.
Я аккуратно перевернул его руку ладонью вниз. Он все-таки был слишком напряжен…
– В таких случаях, – нервно сказал искусствовед, – врачи обычно врут: «Вы ничего не почувствуете!».
– О, нет! – таинственно сказал я. – Почувствуете! И еще как!
Я осторожно опустил его ладонь на одеяло.
– Ой, – сказал Михаил Леонидович как-то совсем по-детски. – Как… как странно…
Я порадовался. С первого раза попал на зону расслабления – хорошее начало. Рука кандидата искусств почти не сопротивлялась, когда я нежно передвинул ее вдоль одеяла.
Михаил Леонидович замер… и рассмеялся звонко и счастливо.
– Щекотно? – мой участковый, кажется, плохо понимал, что происходит.
Как, надеюсь, и все остальные, кроме искусствоведа.
– Не-а! Здорово! Весело! Вот это да! А еще что у вас есть?
– Немного грусти, если позволите.
– Только потом верните в эту зону, ладно? – по голосу искусствоведа было понятно, что он улыбается.
– Любой каприз! – ответил я и передвинул его руку на десять сантиметров вправо.
Я как раз заканчивал небольшую композицию, когда в дверь мастерской постучали. Деликатно, нервно – это искусствовед Миша.
– Занят! – крикнул я.
У меня действительно сейчас был важный этап – придание профилю нужной шероховатости. Для этого нужно рассыпать крупный песок по поверхности, на которую нанесен клей. Сыпать нужно очень равномерно, чтобы не пришлось потом сдирать лишнее.
Но Миша постучал вторично. Это было странно. Обычно после моего «Занят!» он затихал на полчаса и стучать более не отваживался, только покашливал. Значит, причина есть, и неотложная.
– Минуту! – сказал я тоном потише, но засыпку завершил.
Тщательно протер руку ветошью (вдруг Миша наконец привел нужного человека?) и только после этого отпер. Запах чужого одеколона заставил сердце биться сильнее. Это был отличный одеколон, дорогой, не резкий. И нанесен без фанатизма, с чувством меры.
Его хозяин вполне мог оказаться человеком, который мне нужен. Поэтому я решил сделать вид, что не заметил его. Пусть посмотрит на товар
