тьмы, измученные путники этого не слышали.
И еще надо сказать, целительница, которую звали диковинным именем Майрико́, вела себя так же, как и мужчины. Спутники не пытались облегчить ей, нежной и хрупкой, тяготы пути. Впрочем, несмотря на свою кажущуюся уязвимость, крефф Айлиши не была слабой. Она одна уходила вечером в чащу, и – о, ужас! – даже без стеснения переодевалась при мужчинах, демонстрируя восхитительное нагое, белое, словно кость, тело. Тамир каждый раз заливался такой отчаянной краской, что становилось страшно, – не брызнула бы из щек кровь.
Последний день странствия выдался не по-весеннему теплым. Солнце грело так ласково, словно на смену месяцу таяльнику пришел даже не зеленник, а сразу цветень. Теплые свитки показались жаркими, как овчинные тулупы, и будущие выучи с облегчением сбросили их, втайне радуясь, что не видят матери, которые обязательно бы принялись бранить. Креффам же было все равно, а Лесана с Айлишей, пользуясь тем, что никто из деревенских кумушек не закудахчет над ухом, сняли с голов платки и даже слегка распустили волосы.
Тамир нет-нет да украдкой бросал взгляды на своих спутниц, невольно сравнивая их друг с другом. Чего, казалось бы, разного, эта – девка, и эта – девка, по две руки, по две ноги, по косище у каждой. Вот только если дочка гончара – румяная, сдобная, мягкая, словно только что вытащенный из печи каравай, – вызывала в душе юного пекаря теплое любопытство, то юная лекарка с нежным румянцем, подсвечивающим смуглую кожу, с темными завитками волос над открытым лбом, казалась сладким коржиком.
Он и смотрел на нее, как на дивное лакомство, когда и отведать хочется, и страшно прикоснуться. Вот отчего так? И юноша простодушно гадал про себя – в чем же дело? Смотрел то на одну, то на другую, но ответа не находил.
Если бы только они с Айлишей познакомились не здесь, а в его родном городе! Она бы и знать не знала, что на лошади он сидит, словно куль с горохом.
Парню впервые стало мучительно стыдно за свою неуклюжесть, за полное, колышущееся в седле тело. Эх, судьба-злодейка, отчего же не может он показаться этой девушке с другой стороны?
В Елашире Тамира, сына пекаря Строка, знали как умелого хлебопека. Говорили, парень отцово мастерство перенял едва ли не тогда, когда ходить научился. Сколько знали его, или сидел у кадки с опарой, или тесто месил, или пироги лепил. Да и сам был сдобный и круглолицый, как оладушек. Но какие пироги спроворить мог! Слава о них по всему городу шла, да такая, что сам посадник Хлюд не брезговал покупать печево юного Строковича. А уж ежели гости торговые приезжали, парень вовсе от печи не отходил. Пряники его медовые увозили целыми коробами.
Угостить бы Айлишу тем пряником, чтобы не казаться ей совсем уж никчемным. Чего греха таить, понимал Тамир, что такие, как он, скорее смех вызывают, нежели восхищение. Сколько раз в детстве лупили его за неповоротливость и лишнее тело городские сорванцы! Матушка едва не каждый день слезы лила, прикладывая к синякам и ссадинам ненаглядного дитятка подорожник.
Когда же Тамир подрос, отец мало-помалу стал приобщать его к
