style="font-size:15px;"> Снег, укрывающий трупы, неровен, местами подтаял. Бой был не далее минувшего полудня.
У самого большого из домов – в шесть окон по фасаду, кирпичного, тоже обезображенного взрывами и пожаром, с провалившейся крышей – убитых особенно много.
Что тут происходило? Шорохов в это пока не вдумывается. Напряжен до предела. Не идет – крадется. Сделает шаг, озирается. Неожиданность возможна любая. Кто-то в бою уцелел, хоть и ранен. Уйти не смог. Врежет в упор.
Внутри дома, точней, внутри его стен, тоже убитые. Заметены снегом. Лежат, как в саванах. На полу, местами, где снега поменьше, заметны листки бумаги. Некоторые из них Шорохов поднимает. Исписаны. Надо бы прочитать, да темно.
– Что будем делать? – спрашивает Скрибный. – Жрать нечего, холод скаженный. Костер, что ли, зажечь?
Шорохов кивает на трупы:
– Соседство…
– Свеженькие. До утра не засмердят, – жестоко отзывается Скрибный. – Тогда все равно уходить…
…Костер горит ярко. Скрибный лежит, подставив спину огню. Спит? Нет ли?
Шорохов всматривается в подобранные на полу бумажки: «Здравствуй, дорогая мама. Жив и здоров, чего и Вам желаю от Господа Бога. Дорогая мама, я по-прежнему служу старшим адъютантом 4-го Отдельного конного корпуса у генерала Мамонтова. Работать приходится много, потому что бои каждый день идут. Но все это пустяки. Соскучился за Лелей и за Вами. Когда был на Германском фронте, то там как-то и воевалось, а тут впереди нет ни конца, ни просвета, черти что за война. Ведь и Лелю без гроша оставил, и вы без копейки сидите, прямо голова кругом идет, а тут жалованье и не предвидится за этими боями скоро получить. Прямо хоть караул кричи. Думаю, думаю, и ничего моя головушка придумать не может. И тебя жаль, и Маню, бедную, жаль, ее необходимо бы поддержать. Мама, дорогая мама, хоть ты не падай духом. Крепись, родная, ведь я болею душой за вас, помог бы, да сам имею 200 рублей в кармане, будут деньги, помогу. Ну и зима же здесь. Иногда приходится утопать в снегу, а тут жители ничего не имеют, хотя, благодаря Господу, голодать-то не приходится. За меня не беспокойтесь. Бога ради, как-нибудь сами обходитесь. Вот времена настали. Зима скорее бы проходила, а то ведь ужас, что делается в Воронежской губернии. Жители питаются жмыхой. Но будьте здоровы. Целую папу, Маню, Борю, Витю и тебя, дорогая мама. Твой сын Александр».
Кто писал это? Один из тех, кого здесь покосили? Полегли, значит, тут белые.
«…Штакор 4, Наконтразпункт № 1. 22 сентября у начальника контрразведывательного пункта Хоперского округа чиновника Катанского в поезде ограблены деньги и удостоверение, выданное ему Особым департаментом от 8 сентября за № 1714, одетыми в офицерскую форму. Сообщаю для сведения. Милерово, Наконтразот-Дон. Генштаба подполковник Кадыкин».
Что же в этом доме находилось? Скорей всего, контрразведывательное отделение при штабе корпуса Мамонтова, Контрразведывательный пункт, как его именуют официально. Да, так. Ведь и подпись под телеграммой: «Наконтразот-Дон» – Начальник контрразведывательного
