к бедняге? Олег не обиделся при упоминании о Нине, сказав, что Джессика выше котлет.
– Она презирает кухню. Предпочитает заказывать еду по телефону.
Услышав такое, я осторожно спросил:
– Она красивая?.. Сколько ей лет?
– В том-то и странность, самая обыкновенная тридцатилетняя американка с большими зубами! Я и в расчёт не брал! Катались на велосипедах, ужинали изредка. А, веришь ли, после её падения проникся такой жалостью, что уже подумываем о свадьбе.
– Не спеши, – посоветовал я испуганно, – по крайней мере, подожди, пусть выздоровеет!
Мы ещё раз выпили. Я взял обещание, что Олег позвонит через неделю, сообщит, как у Джессики дела, и попрощался. Друг пошёл на работу, а я отправился спать, но, взбудораженный разговором, ворочался в постели, прислушиваясь к дыханию спящей жены, думая о том, что же это за штука такая – жалость? Чего в ней больше – унижающего или возвышающего нас?
Мне вспомнилась история, как я потерял девственность, будучи шестнадцатилетним юношей, отдыхая у бабушки в деревне. Предательское чувство захлестнуло меня при первом же взгляде на деревенскую хромоножку, миловидную девушку лет двадцати, коротко стриженную, очень робкую. Будто спица вошла в моё сердце! Это жалость пустила спицу, опередив стрелу Амура. Я подумал, глядя на бёдра девушки (одно было выше другого), на казавшиеся разной длины руки: кто же полюбит такую кособокую? Кто обнимет? И чуть не разрыдался.
Каждый раз, когда я видел её быструю, скачущую походку, её полную подпрыгивающую грудь, извиняющуюся улыбку на простоватом лице, когда слышал звуки мягкого голоса, мне хотелось подойти и утешить девушку, сказать, чтобы она не расстраивалась, ведь почти ничего не заметно! Но я молчал, поедая глазами несчастную, чья нескладная, стеснительная фигурка мучила меня, заставляя думать о ней ночью, когда всё казалось особенно романтическим, а если и искажалось, то в сторону очарования. Не будь я парализован охватившим меня чувством, сделай всё только из любопытства – наверняка сохранил бы способность жалеть! Но вместе с невинностью я потерял и это свойство моей души.
Заметив сострадательные взгляды, которые я бросал на неё, девушка воодушевилась. Как-то вечером, встретившись со мной у магазина, она увлекла меня в сторону заброшенного сарая на краю деревни, где мне пришлось отдаться первому опыту любви из одного чувства жалости. Ничего, кроме отвращения, свидание не принесло. Робкий вид слетел с деревенской барышни вместе с лёгкой одеждой. Она накинулась на меня с жадностью опытного человека и принялась трогать влажными от волнения руками, тыкаясь мокрым ртом куда попало, и принуждала делать то, что я хотел сделать сам, движимый состраданием, а не по чужой воле. На следующий день, сгорая от стыда и чувства омерзения к себе, я уехал, проклиная день, когда увидел хромоножку.
Жена не знает той истории. Она часто называет меня циником, говорит, что я жалею только бродячих
