она не перечила ему ни в чём, кроме, может быть, тех случаев, когда дело касалось любимой гимнастики, которую Милли не хотела бросать, несколько раз в неделю бегая в гимнастический зал. Муж считал, что пора бы в её возрасте, при их положении подумать о чём-то более престижном, чем «скаканье с лентой». О йоге, например. Но девушка не уступала. Она была мастером спора и мечтала набрать группу детишек, возиться с которыми ей очень нравилось, и только ждала момента, чтобы сказать об этом мужу. Во всём остальном между ними царило полное понимание, оба ценили то, что каждый из них приобрёл в браке, он – красавицу жену, она – любимого мужчину и статус в обществе.
Милли была тоненькая, гибкая и лёгкая – словно гимнастическая лента! Муж запросто подхватывал девушку одной рукой, прижимая к себе, и кружил так быстро, что даже у неё, у спортсменки, темнело в глазах. Тогда Милли кричала: «Довольно! Довольно!» – и колотила руками по широкой мужской груди, смеясь и восторгаясь силой супруга. Он ставил её на пол и, не выпуская из объятий, целовал до тех пор, пока она не сдавалась и не опускала руки. Их брак насчитывал три года, но муж по-прежнему вёл себя с Милли как мальчишка, хотя недавно ему исполнилось тридцать девять лет и он давно занимал весьма солидную должность в банке. Что же случилось сегодня? Что только что произошло?
Не помня себя, не замечая удивлённых глаз консьержки, запахивая пеньюар, Милли выбежала из подъезда и остановилась под фонарём. Она подняла голову вверх и посмотрела на окна их квартиры, находившейся на девятом этаже современного высотного здания. Окна были темны. Кругом тоже было темно, на землю опускалась чёрная безлунная ночь, город готовился ко сну, выключался лишний свет, всё постепенно затихало. По дороге пробегали редкие машины, гудя и сигналя Милли, кто-то махал ей рукой из окна автомобиля, но она не слышала гудков и не видела пролетающих мимо неё ухмылок, продолжая недоумевать.
Её славное, весёлое личико не часто омрачалось серьёзными мыслями, потому что характер Милли имела беззаботный, даже, можно сказать, озорной, под стать тем грациозным танцам с мячами, которыми она увлекалась. Но сейчас лицо её было твёрдо, как театральная маска, по которой катились слёзы, а вся съёжившаяся фигурка с прижатыми к груди руками и опущенными плечами выражала сплошное отчаяние. Милли ещё раз взглянула вверх, подумав о том, что так и не полила цветы на балконе; там сейчас было пусто и темно.
«За что?!» – в который раз подумала она, вспоминая, как страшно рассердился муж, как неузнаваемо изменились его глаза, когда ей вздумалось десять минут назад войти с маленькой лейкой в руках на балкон. Супруг сидел в шезлонге и разговаривал по телефону. Прежде чем он успел оборвать свою фразу, Милли услышала последние слова. «Дорогая, потерпи, я скоро приеду», – нежным, немного виноватым голосом сказал он, прикрываясь ладонью, с неожиданной злостью глядя на вошедшую. Девушка ласково улыбнулась, начав поливать цветы, как вдруг вскочивший с шезлонга муж вырвал лейку из её рук и закричал:
– Как ты смеешь! Подслушивать?!
