же ты женишься?! – поражается Кузьма, разворачиваясь и нависая над Василием в виде вопросительного знака.
– Верите, года два ни на кого не смотрел! – с чувством отвечает Василий. – Но время идёт. Страсти затухают. Моя невеста – не странно ли? – та самая филологиня! Верной оказалась. Москвичка, как и я. Позвонил ей как-то от нечего делать, она тут же откликнулась. Поначалу встречались время от времени, потом всё чаще. В итоге тянем резину одиннадцать лет, вот и до свадьбы дело дошло.
Не вставая, он передвигает кресло немного в сторону, чтобы было удобно смотреть на девушку, продолжающую читать журнал. Воспоминания взбудоражили Василия. Казалось, он весь горел изнутри, то и дело поднося ко рту бокал с водой, чтобы охладить свой пыл. При слове «свадьба» его передёрнуло. Непонимающе пожав плечами, Василий почесал в недоумении затылок, отчего его элегантная причёска взъерошилась, и глубоко задумался. Мы тоже замолчали, переключив внимание на прохожих.
Окончательно стемнело. Вверху, под навесом, зажглись яркие лампочки, и это прибавило чувство уюта. Появилось ощущение, что мы сидим в жёлтом шатре, прозрачные стенки которого позволяли наблюдать за близкой улицей. Там прохаживались люди, в обнимку и поодиночке, и ездили машины.
– Н-да-а-а, похолодало, – снимая со спинки кресла пиджак и надевая его на себя, говорит Кузьма.
Он тронут историей Василия, его доброе веснушчатое лицо выражает сочувствие. Ему бы хотелось что-то посоветовать, подсказать, да собственные воспоминания, разбуженные рассказом товарища, вырываются наружу, и Кузьма начинает:
– Со мной случилось нечто подобное, правда с другим уклоном. В отличие от тебя, Василий, я никогда не верил своей девушке, потому что считал её слишком хорошей для себя. Ещё бы, этакая Царевна-Лебедь, а я вроде угловатого жеребёнка с разъезжающимися ногами. Нескладный, развинченный очкарик, к тому же конопатый. Мы были ровесниками, но она выглядела более взрослой и была очень ответственной. Во всём. Я носился за ней как угорелый по институту, выслеживая, с кем она разговаривает, кому улыбается. А после задавался одним и тем же вопросом – как она может любить меня, такого неказистого на вид? Высокого, худого, словно карандаш, с узкими плечами и светлыми, совершенно бессмысленными глазами! Таким я себе казался недотёпой! Это сейчас я понимаю, что плечи любви не помеха, а тогда думал – конец света!
И я пытал её, когда мы оставались одни. Выговаривал, грозился, что брошу, если не перестанет кокетничать с другими. Она удивлялась, отвечая: «Почему? Дело твоё, но я люблю общество», – и всё в таком духе. Так и следил до пятого курса, хотя точно знал, что она ни с кем, кроме меня, не встречается. Но мне это казалось неестественным, я был не уверен в себе. Вокруг неё так и вились стиляги в туфлях на толстенной подошве. Той зимой она уехала домой на каникулы, в Сибирь, и, вернувшись через три недели, позвонила мне, не дожидаясь, когда мы увидимся, и сказала, что вышла замуж. Вот так. И положила трубку.
Я,
