с двух последних уроков – голова шла кругом, он не знал, что делать. У него была гитара, старенькая шестиструнка, иногда он на ней от нечего делать что-нибудь бренчал и мурлыкал тихонько, но в школе об этом не могла знать ни одна живая душа. И вдруг – такое…
Дома Юлий с порога взялся за гитару и с удивлением обнаружил, что руки трясутся. Играть он не мог – совсем ничего не мог, только лежать, смотреть в потолок и вспоминать её слова, движения, взгляды…
Потом нахлынуло вдруг пронзительное, пугающее своей силой ощущение счастья, тут же вогнавшее его в краску, – было стыдно испытывать столь бурные чувства от такой, в сущности, ерунды: ну, подошла, ну, позвала на вечер…
Умом – понимал, но волнение не отпускало, и ощущение счастья не проходило.
Было трудно дышать.
Вечером Юлий заперся в своей комнатёнке и сочинил свою первую песню, на стихи Гарсиа Лорки: «Ранит голос твой весенний среди рыночного крика, сумасшедшая гвоздика, заблудившаяся в сене…»
Потом он играл на гитаре все вечера напролёт – до тех пор, пока родители не начинали орать на него из другой комнаты громче телевизора, а соседи снизу и сверху – стучать по трубе.
На репетиции во вторник он спел битловскую «И я люблю её». Когда он закончил, Маша подошла какая-то притихшая, не похожая на себя, сказала:
– Просто нет слов… – и присела рядом с ним на край сцены.
Потом попросила:
– А ещё раз можно?..
Он спел ещё раз. Маша встала, прерывисто вздохнула и сказала англичанке:
– Я пойду, Ксения Андреевна, у меня что-то голова кружится…
И выбежала из зала.
Через несколько дней Маша ему позвонила вечером и долго молчала в трубку. У Юлия и в мыслях не было, что это может быть она, и сначала он спросил не особенно ласково:
– Ну, что там – заснули, что ли?
Потом поинтересовался:
– Что за идиотские шутки?
Тогда она сказала:
– Это я.
Он её не узнал – спросил, кто.
Она ответила:
– Маша.
Теперь замолчал он – не мог опомниться.
Она спросила:
– Ты что сейчас делаешь?
Он посмотрел на раскрытый учебник на столе:
– Кажется, геометрию…. А ты?
– А я… с ума схожу…
– Почему?..
– Не по чему, а по кому…
– По кому? – туповато переспросил он.
– Ты до сих пор не догадался?..
Он настолько обалдел, что зачем-то сказал:
– А как же Феликс Ржаев?
Маша помолчала, потом тихонько вздохнула:
– Спроси что-нибудь полегче.
Любовь у них в самом деле была какая-то сумасшедшая: едва расставшись, они с порога бросались к телефонам.
По воскресеньям они встречались рано утром и как-то умудрялись
