emphasis>Это что-то из моего сердца.
Екатерина Гопенко «Истинное волшебство»
Глава 1
Там
«Мирианна!» – огласил неизвестный. Рваный серебристый плащ скрывал его лицо. Я видела только руки необычайно тонкие, точно вытесанные из гладкого голубого камня, из бирюзы.
«Заходи, – звучало из сумрака, – Проходи».
За спиной неизвестного отворилась дверь, полукруглый провал в никуда. Дохнуло травами: ромашкой и маминой мятой, летом её собирали, рвали в две руки.
«Заходи», – повторилось, но шёпотом, из темноты принеслось вместе с запахом, и дверь такая круглая, ладная.
«Мы ждём тебе, светлая!» – молвилось неразличимо, тот, что звал, уж готов отступить. И всё же я сделала шаг, я закрыла глаза и вошла.
В тишине, что заглушит века,
Что укроет, что спрячет пока,
Будет в сердце тревога алеть,
Тишина – серебрёная клеть.
Мне её ненавидеть, хранить,
Пусть порвётся последняя нить,
Пусть забудут, избудут мой лик.
Не обронённый, сломленный крик.
Шепчут шорохи – вздохи да пыль,
Обращая безумие в быль,
Обращая несчастия в зов:
«Вот тебе новый дом, новый кров!
Заходи и оставь позади,
Всё, что мнётся, стенает в груди,
Всё, что должно оставить во тьмах»
Внемлю, шорох! Безмолвия страх.
Пусть погаснут в узоре теней,
В беспокойстве непрожитых дней,
Моя боль, этот голос немой.
Неживой. Неживой. Не живой…
В Башне было не так, ну совсем, не так как должно быть в башне: слишком холодно, слишком ветрено, очень много закрытых дверей. В Башне не было потолка. Я смотрела под ноги, мозаика на полу извивалась тугими волнами.
Кто назвал меня чужим именем? Кто привёл? А стена за спиной белая-белая, и неизвестный тут у двери с обломанным клинком на поясе. Всё не так, всё неправильно. Но поздно, Аринка, иди.
В центре зала стояла арфа, огромная крылатая арфа, опутанная серебряной паутиной, молчаливая, но прекрасная. Я неспешно приблизилась к ней. Я в Башне, мне некуда торопиться. Трону арфу – польётся музыка. Я когда-то училась играть. Нужно только коснуться этих тонких серебряных струн. Пусть громадную Башню обнимет звук. Мне запоздало подумалось, что и шагов здесь не слышно. Ни вздохов, ни шорохов. Даже в пустых домах не бывает так. Я потрогала струны, легонько кончиками пальцев. Холодные и тугие. Я задела арфу кружевным воланом, арфа испуганно вздрогнула, звук вышел глухим и фальшивым. Я попыталась завернуть рукав, нежная ткань не слушалась, кружева падали. Платье жило само по себе. Я с трудом переступала, цепляя пятками за подол. Сколько помню себя, никогда не носила таких роскошеств: платье туго-претуго шнуровалось на груди, тонкие ленточки, светлый корсет, васильковые пышные юбки. Одно интересно – как из такого потом вылезать?
Устав маяться с рукавами, я вернулась к арфе. Арфа будто качнулась, поддалась в мою сторону.
«Здравствуй, милая, – прошептала, точно разрешения спрашивая, – не подскажешь, кто меня звал?».
Это я, наверное, себе выдумала, не может арфа тяжеленая, большущая, да она выше моей головы, качнуться ни с того, ни с сего, да тихонечко сдвинуться в сторону. Я играла когда-то, играла на другой, та поменьше была. Проведу подушечками пальцев раз, другой: плохой звук выходит. Всё паутина: вблизи невидима, наощупь не поймать, точно из света соткана. Я на три шага отойду – вижу, вся арфа серебряным свечением опутана, вернусь – нет, как не было.
– Как ты попала сюда? – прогремело тревогой.
У говорившего не было тела, один голос, повисший в воздухе. Как такому отвечать?
– Не знаю. Я просто вошла.
– Вошла? – заворочалось скрежетом. – В Башню? – взвыл невидимый. – Кто тебя пропустил, окаянная? Кто дозволил ступить во владения господина нашего всемогущего? Отвечай!
Знать ещё бы самой.
– Неизвестный.
«Страж», – подумалось запоздало.
– Привратник, – тихо-тихо заключил голос. Пение арфы сделалось рваным, будто бы струны сами гневались, то ли на стража, то ли на меня.
Из угла шмыгнула тень. Тонкий юноша в плаще. Неизвестный? Нет,
