бумаги, когда услышала за спиной: «Всем стоять, это ограбление».
Она оглянулась с некоторым удивлением и недоверчивостью. Увидев людей в масках, Вероника замерла.
– Всем лечь на пол, – приказал один из них.
И люди начали медленно и тревожно располагаться на грязных плитках, зажавшись в тисках страха, гнева и инстинкта самосохранения.
Вероника невольно вцепилась в сумку.
Что ж так не везет-то? Она собиралась открыть отдельный вклад, чтобы копить на отпуск, и ей всего лишь нужна была вторая карта. А тут такое…
Вероника неуверенно последовала за всеми, не понимая, как это лучше сделать: «мордой в пол» нырять совсем не хотелось, прислониться к чему-то не представлялось возможным. На всякий случай она притянула сумку поближе и аккуратно улеглась на нее, прикрыв от посягательств.
Зря она деньги с собой взяла. Не на поездку на Багамы, но все-таки. Выдохнув, Вероника решила, что тем, кто хочет положить деньги на счет, – либо повезет, либо не очень. Хотелось бы, конечно, чтобы очень повезло.
Лежать было неудобно, замок впивался в живот, а твердая, кожаная поверхность не сминалась совершенно. Вероника старалась дышать реже и не очень глубоко.
«Я ценный сотрудник, – напомнила она себе. – Держи себя в руках. Ты нужна начальству, коллегам, маме».
С ужасом Вероника осознала, что она в своем самом дорогом костюме. Он настолько неприлично дорогой, что цену его знает только лучшая подруга. И что от него останется…
Грабители передвигались бесшумно, отдавая краткие приказания.
– Не двигаться. Спокойно лежать.
Как коршуны они скользили по залу. Вероника слушала их шаги. Хотелось прижаться ниже и тут…
Она увидела ботинки рядом с собой.
Кто-то из них стоял над ней.
«У меня ничего нет», – сказала она мысленно и прикрыла глаза. – «Уходи уже, уходи, я нервничаю».
Губы ее слегка шевелились, повторяя: «Уходи, уходи».
Вероника зажмурилась и вцепилась в сумку еще сильнее.
То, что они ушли, она почувствовала сразу.
Сначала холодок от двери пробежал по полу, потом наступила тишина.
Через какое-то время тишина стала наполняться отдельными звуками.
Люди начали медленно приподнимать головы, опасливо оглядываясь по сторонам и усаживаться на пол, чтобы растереть затекшие мышцы от напряжения.
Забегали служащие.
Кассир предупредила, что сейчас приедет полиция.
Вероника поднялась, растирая живот. Замок будто продавил его до позвоночника.
Она поморщилась. Новая серая сумка ей сейчас очень не нравилась. Вот старая, мягкая и бесформенная, служила долго и была бы союзницей в такой совершенно не понятный по своей несуразице день.
Старые вещи – они как верные друзья, все в них мило, только поношено, и хочется поберечь, чтобы надолго хватило.
Вероника озиралась, не понимая, что ей делать. Бутылка с водой, купленная по дороге, пришлась очень кстати – прохлада освежала липкие ладони, хотелось на них полить и смочить лоб салфеткой.
Вероника решила, что матери ничего говорить не будет, а отцу расскажет, если в этом будет нужда. А не будет – так и не надо. Зачем ему зря волноваться. Но этот пол в сберкассе, – его она не забудет точно, со всеми крапинками и трещинками.
Люди рядом возбужденно переговаривались, что опять нагнетало атмосферу волнения и страха.
Она достала книгу, которую давно не могла дочитать, и, чтобы переключиться, уткнулась в нее. Всего две страницы. Отгороженность и покой. Как это хорошо сейчас, как вовремя – и будто на перроне все сидят и ждут поезда. Все стало каким-то обыденным: встревоженные люди, ожидание, суета. Главное, вспомнила Вероника, деньги при ней, никого не постреляли, замок на сумке цел.
2
Полицейские всех опросили, переписали и отпустили. Как в тумане Вероника добиралась до дома, мечтая поесть и заснуть. А после столь неприлично долгого валяния на полу – встать под душ.
В двадцать девять лет Вероника считала себя уже довольно умудренной опытом, в отличие от мамы, которая в пятьдесят шесть так не думала даже о себе, не говоря про дочь.
– Наивность – черта семейная, наследуемая по материнской линии, – напоминала мама, если планировался ремонт, отдых или покупка мебели. – Поэтому, все вопросы – к отцу. Так Вероника привыкла почти во всем
