сквозь стекающую на глаза воду или пот – уже и не знала даже, – заметила, как кто-то лежит в траве.
Кажется, я сидела, не двигаясь, уже несколько минут. Осторожно приподнявшись, в полусогнутом положении я подкралась к сарафану, быстро натянула его и стала подползать к… к мальчику. Боже, это был мальчик, полуголый, в одних шортах. Он лежал весь в ссадинах и шрамах. По крайней мере, его спина. Я снова отползла к рюкзаку – ноги всё ещё не слушались – и схватила оттуда бутылку с водой. Вернувшись, открыла её и слегка полила голову мальчишки. Вдруг, у него случился солнечный удар? Его тощая спина немного вздымалась вверх, и снова послышался сдавленный стон. Я аккуратно потрогала его за плечо.
– Эй… – прошептала. – Эй, ты в порядке? – задала довольно глупый вопрос.
Не успела ничего сообразить, как мальчик перевернулся с остервенелым взглядом, резко сел и поднёс к моему горлу что-то острое. Похоже, что нож.
Пусть время явно было против
Вот так вот и делай людям что-то хорошее. Не зря, видимо, мне мама твердила, мол, зачем я «к каждому бомжу подхожу и мелочь им последнюю сую, лучше на себя бы потратила», а потом «даже не думай, что я ещё тебе дам на обед!» Неудивительно, что моя бабуля, божий одуванчик, с ними в итоге разругалась. С ними – с моими родителями. Они всегда только о себе и думали, только о себе и ни о ком больше. Казалось, что они пытались и во мне это качество развить – эгоизм, ни капли альтруизма. Говорили, что если бы со мной что случилось и я попала в беду, то никто бы не пришёл ко мне на помощь. Наверное, из-за того, что я делала всё им наперекор, я и подходила к бездомным, чтобы отсыпать монеток, к старушке, если ей плохо или к ребёнку, если тот потерялся. Что ж, можно было считать, что они добились своего. Ведь получается, что я всегда это делала не для кого-то другого, а для себя.
Ни капли альтруизма, только эгоизм. А он до добра не доводит, поэтому сейчас я чуть ли не валялась на земле рядом с каким-то оборванцем, который хотел порезать мне глотку. Отлично.
Мне было боязно сглотнуть, ведь по коже скользило лезвие, а взгляд незнакомца скользил по мне: сонный, неясный, будто одурманенный. Сквозь почти чёрные радужки несло унынием и тоской. Казалось, мальчик не меня хотел зарезать, а себя. Будто я – его отражение, и он всё никак не мог решиться.
– Ну, чего ждёшь? – прошипела я сквозь зубы. Слюна уже порядком скопилась во рту, поэтому мне всё же пришлось сделать глоток.
Мальчишка будто очнулся, слегка тряхнул косматой головой и убрал складной нож в карман шорт, перед этим медленно, не сводя с меня глаз, закрыв его.
– Какого чёрта ты тут делаешь вообще? Чё забыла? Потерялась? – прыснул он. – Иди, куда шла! – махнул рукой.
– Тебя не спросила! – я резко встала и посмотрела на него сверху вниз. Он сощурился, глядя на меня, а его веснушки на носу стали ярче, словно я была солнцем и опаляла его своей тенью. – Купалась, – кивнула на речку.
– Да лучше бы спросила, умнее
