на время затвор, чтобы участвовать в торжественной божественной литургии.
Захар с упоением рассказал мне об этом, вспоминая прошлые празднования. Однако он резко переменился после того, как я в задумчивости предположил, что все библейские описания, касаемые Преображения Господня в Евангелии, как явления чуда, видимо, нужно понимать не в буквальном смысле. После этого Захар насторожился, решительно отбросил мои слова и начал утверждать, что все написанное в Священном Писании нужно понимать в прямом смысле. Потеряв надежду переубедить его, я не стал с ним спорить, и он второпях удалился, по всей видимости, затаив на меня какую-то обиду.
После этого случая я понял, что Захар, несмотря на свое добродушие, так же мог быть очень вспыльчивым и обидчивым, когда речь заходила о вопросах веры, требующих только безусловной веры. Поэтому и вышло так, что даже такой послушник как он, абсолютный образец для подражания оказался настроен против меня. Казалось, что в монастыре у меня больше нет никого, кому я мог бы открыто говорить то, о чем думаю.
Мы беседовали с Захаром накануне праздника. На следующий день я проснулся в скверном настроении, хотя и был такой светлый праздник.
Утро было очень теплым, солнце напекало уже спозаранку. Тем не менее, меня раздражала даже чудесная погода.
Собравшись идти в храм на праздничное богослужение, я заприметил у ворот монастыря большое скопление людей и машин. Люди повсюду сновали с корзинами полными яблок. У самого собора так же выставляли большие коробки с яблоками и другими фруктами для освящения.
Тут же у входа в храм я заметил отца Александра. Он пытался решить какие-то важные вопросы, беседуя с двумя мирянами. Оглядевшись, я понял, что в монастыре собрались преимущественно женщины, одетые в светлую одежду, с повязанными на голове белыми платками. Белый цвет так же символизировал этот светлый праздник.
Из игуменского корпуса в это время быстрым шагом вышел и игумен в сопровождении нескольких иноков. На отце Димитрии в этот раз была светлая риза, но на его голове, так же оставался черный клобук, который показался мне слишком вычурным в этом образе.
Отец Димитрий подошел к собравшимся у собора людям и кратко побеседовал с ними, уточнив, что освящение плодов по традиции будет проходить после божественной литургии. После этого люди начали заносить и в сам храм корзины с фруктами.
Тут я увидел медленно вышедшего из игуменского корпуса, изгорбившегося, небольшого роста старичка, которого сопровождали еще двое послушников. Это и был тот самый старец Тимофей, принявший великую схиму или великий ангельский образ. Я догадался об этом сразу, увидев облачение этого почтенного старца, которому было лет девяносто. Головной покров старца Тимофея отличался от клобука монахов постриженных в мантию и от камилавок рясофорных иноков. На голове у батюшки Тимофея был надет куколь, остроконечный черный капюшон, на котором были изображены кресты, а так же серафимы,
