снова позвал Акхеймион.
Мужчина покосился на него, прежде чем снова повернуться к тем, кто бормотал что-то о нем. К Конджеру и Поквасу. Маг заморгал, внезапно почувствовав себя очень слабым и очень старым. Консульт? Здесь?
Все это время?
«Он открылся, чтобы спасти меня…» – сказала Мимара.
Смятение волшебника было не таким уж сильным. Оно, скорее, было вызвано необходимостью и оставило ему одну лишь неприкрытую тревогу и сопутствующую ей сосредоточенность.
– Сомандутта! Я с тобой разговариваю!
Приветливое смуглое лицо повернулось к нему с улыбкой…
Одайнийское заклинание сотрясения было первым, что пришло в голову старому волшебнику.
Без всякого предупреждения Сома перепрыгнул через мельтешащих скальперов, ошеломленно вытаращивших глаза и сдерживающих крики. Он крутанулся в воздухе с грацией акробата и приземлился с бешеной скоростью краба. Прежде чем Акхеймион закончил заклинание, он пересек двор на две трети, а когда магия разбила камень и разъела известковый раствор, подпрыгнул и перелетел через разрушенную стену.
Все путники замерли, бледные и ничего не понимающие.
– Пусть это будет предупреждением! – Сарл захихикал в жалком ликовании, а потом повернулся к Ведьмам, словно они были неопрятными кузинами, требующими уроков джнанского этикета. – Держитесь подальше от персика, ребята! – Он взглянул на Акхеймиона, и в его глазах было достаточно прежней хитрости, чтобы вывести старого волшебника из себя. – Что капитан не выпотрошит, то маг сожжет!
Они спали, ничем не защищенные от солнечного света.
Все было не так, как должно быть, и, значит, это было правильным. Они сражались с людьми вместо шранков. Бежали в горящую крепость. Нашли в своем отряде шпиона-оборотня, а потом решили ничего не говорить об этом.
Квирри больше не действовал, но несмотря на тоскующие взгляды, нелюдь держал свой мешочек спрятанным в сумке. Из множества форм истощения, пожалуй, ни одна не является столь тягостной, как апатия, потеря чувств и всех других желаний, кроме одного, когда вы хотите только перестать испытывать это желание, когда простое дыхание становится своего рода бездумным трудом.
Сон Акхеймиона был прерывистым, мучительным из-за мух – какой-то их кусачей разновидности – и тревог, слишком многочисленных и смутных, чтобы их можно было понять. Сома. Шранки, преследовавшие их. Капитан. Клирик. Мимара. Мертвые в Кил-Ауджасе. Его ложь. Ее проклятие…
Ну и конечно же, Келлхус… и Эсменет тоже.
Огонь и их малочисленность убедили лорда Косотера, что внешние стены неприступны, так что они отступили в разрушенную цитадель. В какой-то момент сооружение рухнуло внутрь, оставив нетронутыми только огромные блоки фундамента. Вековая растительность нанесла во внутренние руины высокий слой неровной земли, так что оставшиеся стены, которые возвышались на высоту трех человеческих ростов вдоль их внешних лиц, поднимались только по грудь тем,
