style="font-size:15px;"> Так начиналась Фотиния, так она начинала видеть, смутно еще первое время, расплывчато и скудно, но уже видеть. Свет был с ней, даже в самые тяжелые годы безвременья, но она не видела его, просто не замечала.
Когда пелена спала с ее глаз, действительность начала меняться. Она пришла в храм. Увидела болячки, что скопились внутри, и в молитве обратилась к Богу с просьбой о прощении.
Всемогущая вечная любовь забрала ее боль, утешила, подарила уверенность, что все происходит совершенным образом для всех: для нее, для любимого, для каждого, рожденного в жизнь.
Вечер стал ночью как-то незаметно. Незаметно и неслучайно, как все, что бывает у Бога. Пришел новый день, двадцать первое февраля, день рождения Фотинии, вот уже третий ее духовный день рождения.
Ее время бежало, как старый дед, запыхавшись и уже порядком обессилев, но все еще пыжась куда-то успеть.
Сейчас в своих мыслях она была с любимым вне времени. Неведомое ей, оно имело такую особенность: куда-то деваться, когда они с Вовушкой остаются вдвоем, не останавливаться и не замедлять ход даже, но совершенно растворяться в настоящем – попросту исчезать. Ничего не изменилось для нее с тех пор.
И сейчас, когда она думала о самой близкой на свете душе, она узнавала новую действительность, все более приближаясь к ней, совершенно другую, неведомую доселе, ту, что внимательно и бережно наблюдала за ней – с обратной стороны ее глаз…
Правда
Посвящаю отцу
Ложь уходила из ее жизни неохотно, медленно и как-то неумело, то будто от взрыва опытного сапера сходила оползнями с мрачной души, погребая под собой все ненужное, мелкое (как она начинала понимать теперь), мешавшее жить, то вдруг протискивалась наружу каплей зубной пасты, с большим усилием выдавленной из почти пустого тюбика жизни, посеревшей от времени, и, оставляя свободным отвоеванное пространство, сдавала с боями позиции.
Правда… Была ли нужна ей правда многие годы? Искала ли она ее в сумятице дней, в говорильне суетливого города, в необъяснимом смешении своем так, чтоб скулы сводило от боли, чтоб в кровь разодрана была безвольная душа ее?
Время без правды похоронило многих, самых близких, забрав их навсегда. Оно без стеснений и церемоний сожрало по-детски доверчивые, родные их души.
И стало темно. Мир, город, планета, дорогие сердцу, дышавшие когда-то рядом с ней, совершавшие свои ошибки люди, – все ушло в безвременье.
Она сидела на табуретке, сгорбившись и наклонившись вперед, в полупустой комнате, на самом краю Вселенной. К середине дня распогодилось, и скудное убранство комнаты осветилось неведомо откуда взявшимся солнцем.
Со стен улыбнулись ей ободранные почти до половины обои. Они смотрели в пустоту, свидетели жизни, которая уходила и ушла уже почти совсем отсюда. Несмотря на яркий свет февральского задиристого солнца, в мире было темно и неуютно.
