Джералд объяснял, что он не может подписать ордер, раз Розалин почти глуха, я направилась к двери.
Мистер Гастон окинул меня подозрительным взглядом:
– Мы приставили к ней охранника, и он никому не позволяет с ней видеться, так что отправляйся домой. Ты поняла?
– Да, сэр. Я иду домой.
– Вот именно, домой, – сказал он. – Потому что, если я узнаю, что ты ошиваешься вокруг больницы, я снова вызову твоего отца.
Мемориальная больница Силвана была приземистым кирпичным зданием с одним крылом для белых и другим – для черных.
Я ступила в пустынный коридор, изобилующий различными запахами. Гвоздика, старики, спиртовые протирки, освежители воздуха, микстуры. В «белом» отделении из окон торчали кондиционеры, но здесь лишь вентиляторы гоняли с места на место горячий воздух.
У стойки дежурной сестры стоял полицейский. Он выглядел как какой-нибудь старшеклассник, который прогуливает физкультуру или вышел покурить на переменке. Он разговаривал с девушкой в белом. Видимо, медсестра, но она не выглядела намного старше меня. «Я сменяюсь в шесть», – расслышала я слова полицейского. Она улыбалась, пряча за ухом непослушный локон.
В противоположном конце коридора напротив одной из комнат я увидела пустой стул. Под ним лежала полицейская фуражка. Я подошла и увидела на двери табличку: «ПОСЕЩЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНЫ». Я вошла прямо туда.
Там было шесть кроватей, и все они пустовали – кроме одной, самой дальней, возле окна. Одеяло вздыбилось, с трудом вмещая под собой пациента. Я опустила сумку на пол.
– Розалин?
Вокруг ее головы была обмотана марлевая повязка размером с детскую пеленку. Запястья привязали к прутьям кровати.
Увидев меня, она начала плакать. За все те годы, что она за мной ухаживала, я ни разу не видела, чтобы хоть одна слезинка скатилась по ее лицу. Теперь же словно прорвало плотину. Я гладила ее руку, ногу, щеку, плечо.
Когда ее слезные железы наконец истощились, я спросила:
– Что с тобой случилось?
– Когда ты ушла, этот полицейский, по кличке Туфля, впустил тех людей, чтобы они получили свои извинения.
– Они снова тебя ударили?
– Двое держали меня за руки, а третий бил – тот, с фонариком. Он сказал: «Извиняйся, черномазая» – а когда я не извинилась, он стал меня бить, пока полицейский не сказал «хватит». Но они все равно не дождались своих извинений.
Я желала, чтобы эти люди подохли в аду, моля о глотке воды, но я сердилась и на Розалин.
«Почему она не могла просто извиниться? Тогда, может, Франклин Пози, побив, оставил бы ее в покое. Но теперь они точно вернутся».
– Тебе нужно уходить отсюда, – сказала я, отвязывая ее запястья.
– Но я не могу просто уйти, – сказала она. – Я все еще в тюрьме.
– Если ты здесь останешься, эти люди придут и убьют тебя. Я не шучу. Они убьют тебя, как убили тех цветных в Миссисипи. Даже Т. Рэй так считает.
Когда
