тогда? А то ведь простая шалость, из-за простого волокитства, не более. И не перебей я у него этот букет, кто знает, жил бы человек до сих пор, был бы счастлив, имел бы успехи, и в голову б не пришло ему под турку идти.
Афанасий Иванович примолк с тем же солидным достоинством, с которым и приступал к рассказу. Заметили, что у Настасьи Филипповны как-то особенно засверкали глаза, и даже губы вздрогнули, когда Афанасий Иванович кончил. Все с любопытством поглядывали на них обоих.
– Надули Фердыщенка! Вот так надули! Нет, вот это уж так надули! – вскричал плачевным голосом Фердыщенко, понимая, что можно и должно вставить словцо.
– А вам кто велел дела не понимать? Вот и учитесь у умных людей! – отрезала ему чуть не торжествующая Дарья Алексеевна (старинная и верная приятельница и сообщница Тоцкого).
– Вы правы, Афанасий Иванович, пети-жё прескучное, и надо поскорей кончить, – небрежно вымолвила Настасья Филипповна, – расскажу сама, что обещала, и давайте все в карты играть.
– Но обещанный анекдот прежде всего! – с жаром одобрил генерал.
– Князь, – резко и неподвижно обратилась к нему вдруг Настасья Филипповна, – вот здесь старые мои друзья, генерал да Афанасий Иванович, меня все замуж выдать хотят. Скажите мне, как вы думаете: выходить мне замуж иль нет? Как скажете, так и сделаю.
Афанасий Иванович побледнел, генерал остолбенел; все уставили глаза и протянули головы. Ганя застыл на месте.
– За… за кого? – спросил князь замирающим голосом.
– За Гаврилу Ардалионовича Иволгина, – продолжала Настасья Филипповна, по-прежнему резко, твердо и четко.
Прошло несколько секунд молчания; князь как будто силился и не мог выговорить, точно ужасная тяжесть давила ему грудь.
– Н-нет… не выходите! – прошептал он наконец и с усилием перевел дух.
– Так тому и быть! Гаврила Ардалионович! – властно и как бы торжественно обратилась она к нему, – вы слышали, как решил князь? Ну, так в том и мой ответ; и пусть это дело кончено раз навсегда!
– Настасья Филипповна! – дрожащим голосом проговорил Афанасий Иванович.
– Настасья Филипповна! – убеждающим, но встревоженным голосом произнес генерал.
Все зашевелились и затревожились.
– Что вы, господа? – продолжала она, как бы с удивлением вглядываясь в гостей, – что вы так всполохнулись! И какие у вас у всех лица!
– Но… вспомните, Настасья Филипповна, – запинаясь, пробормотал Тоцкий, – вы дали обещание… вполне добровольное, и могли бы отчасти и пощадить… Я затрудняюсь и… конечно, смущен, но… Одним словом, теперь, в такую минуту, и при… при людях, и все это так… кончить таким пети-жё дело серьезное, дело чести и сердца… от которого зависит…
– Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно совсем сбиваетесь.
