так, что в ладонях тонул ястребиный нос. Царь заговорил не сразу, некоторое время словно изучая игумена, чьи пламенные воззвания уж конечно были ему хорошо известны.
– Владыка Зосима принял решение сойти с митрополичьей кафедры и удалиться в свою обитель от поношений, – по ровному голосу Самодержца невозможно было понять, с каким чувством сообщает он эту весть. Сокрушается ли потерей и осуждает обличителей, доведших Зосиму до такого решения, или же, напротив, доволен, что дело разрешилось миром.
Иосиф, как главный «поноситель», не смог сдержать радости:
– Слава Господу, что избавил нас от сего аспида и порождения ехидны!
– Строго ты судишь, отче, – заметил Царь, опуская руки. – Должно и меня осудил уже?
– Не смею судить моего Государя, – отозвался игумен. – Но не смею и лгать пред его очами, ибо ныне всему Православному христианству грозит погибель от еретического учения. Ведомо тебе, Государь, сколь жестоко покарал Господь Царьград за предательство веры. Русский Царь не может желать подвергнуть такой участи свою Землю! Ныне Русь всех супостатов одолела благочестием своим, но что же станет, коли оно пошатнется? Ведь всякий царь или князь, живущий в небрежении, не пекущийся о своих подданных и не имеющий страха Божия, становится слугой сатаны, потому неумолимо и внезапно найдет на него гнев Господень! Царь есть Божий слуга, для милости и наказания людей. Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи: сребролюбие и грех, лукавство и неправда, гордость и ярость, злее же всего – неверие и хула, такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель. Бог посадил вас вместо Себя на престолах ваших… Получив от Бога царский скипетр, следи же за тем, как угождать Давшему его тебе, ведь ты ответишь Богу не только за себя: если другие творят зло, то ты, давший им волю, будешь отвечать перед Богом!
– Смелы твои слова, отче, – голос Царя был по-прежнему ровен. – Но я люблю тех, кто говорит со мною смело и от сердца, в ком нет лукавства.
Поднявшись на ноги, он шагнул к столу, на котором расставлены были в неоконченной игре шахматы, и некоторое время задумчиво смотрел на них.
– Знаком ли ты с этой игрой, отче?
– Нет, Государь. Мой удел молитвы и…
– Ложного смирения я не люблю. Мне хорошо ведомы труды твои. Потому оставь говорить об одном лишь молитвенном уделе Нилу и Вассиану…
Длинные пальцы вдруг быстро передвинули по доске одну из фигур, и этим броском был повержен черный ферзь, со стуком упавший на стол.
– Значит, так тому и быть, – сказал Царь и повернулся к игумену. – Прости меня, отче! Я с тем и призвал тебя, чтобы просить твоего прощения. Я знал про новгородских еретиков, но думал, что главным занятием их была астрология…
– Государь! Мне ли тебя прощать?.. – воскликнул Иосиф, пораженный этим внезапным явлением царского смирения и смутившись
