шо робыть будэмо!? – спрашиваю.
– Шо, шо!? З мэнэ уже капшо лизе. Так шо давай.
– А вокруг тих мусорних ящикив яблоку нидэ упасты от куч гивна. И сухэ, и свиже, якэ хочишь. Тильке улаштувалысь, задрав кужуха до головы, тут якась бабка як закрычить: «Шо ж вы, ироды, делаетэ?!» – и з ведра помоямы на нас, стэрва стара. Мы вскочилы с пэрэпугу, да дёру от того Станиславского. А девочка из-за угла выглядува, язычком морожено наярива и хохоче. Из молодых та ранья. Облапошива людэй на их нужде. И греха нэ боиться.
Выскочилы мы удачно. Прямо в кучу народа. Спрашиваем у людэй:
– А шо вы тут робытэ?
– Фарцуем, – кажуть, – а вам что надо? Може, вам валюту поменять?
– Яка там валюта. Нам бы в уборну поскорише.
– Шустрые вы, мужики! А по червонцу с носа не слабо? Если бабульки есть, мы в момент решим вашу проблему.
– Ну шо робыть, Хвёдор, – спрашиваю. И полиз запазуху, вытянул наторговани гроши, отслюнявыв двадцать рублив та протянул сымпотному мущщине в модном, як у артиста, палито.
– А ну расступись! – подал голос симпотный мущщина, и попёр у самую гущу страждущих до уборной.
– Це свои, – сказав вин милиценерам.
…За дверью от милицейского поста, в коридорчике столик. За ним темноволосая, чернобровая, ещё красивая не по возрасту женщина, похожая на пожилую цыганку, с тёмным пушком на верхней губе и вдоль щёк, полная, с большими грудями под красной кофточкой, с треугольником, как у гусыни, животом под чёрной шерстяной юбкой.
На том же столике табличка на подставочке с красивыми буквами «Касса» и мотки серой бумаги. Тут всё быстро. Ты платишь три рубля, чернявая кассирша отрывает кусок бумаги от мотка, сует тебе и показывает пальцем в золотых кольцах, в какую сторону тебе двигаться дальше. Всяким там бесплатникам, по предъявлению удостоверений, – влево, а платникам – вправо…
– Мы заскочилы вправо. На уборну совсим нэ похоже. Стоять якись приспособы, як табуреточки с диркой, и намалёванный на стинки палэць указуе в утИ диркЫ и напысано – «Срать сюды!». А на другой стинки напысано «Дэржэ прицел! Ссять сюды!»
Расстибнув я кужух, расшубуршив одэжу, штаны до колин спустыв, кое-як зализ на ту прыспособу тай думаю: а як же ссять до другой стенки у тот ящик, куда палэць указуе?
А у мэнэ уже процес пишов по большому. Схватывся я за свое гришнэ дило, направыв на ту чортову стинку, та як ссыкону! Но нэ дотянув струю. Остановыться нэ можу. Так и налыв лужу посэрэд полу. Люды, шо рядом сыдилы по тому же дилу, смиються, а я нэ знаю шо робыть.
А тут заходэ женшина, жирнюча така, масласта, с широким задом и каже: «Что ж ты делаешь, рожа твоя колхозная!? А убирать кто будет? Я щас милицию вызову. Будешь ты пятнадцать суток тут банить полы! Я на век отучу тэбэ ссать. Ёму писюара и унитаза мало! Весь пол зассав! А ну слазь и убирай, скотиняка бэзрогая!»
– Як сказала про милицию, спужався я, тай кажу: – «Дамочка, нэ надо милиции, я зараз». – Злиз з того я чёртового унитаза,
