шоб скотыну нэ гонять на МТФ и обратно. Литня дойка нэ халам-балам. Там за людьмы глаз да глаз нужен. Молоко на сипоратори прогонять, слывкы сиби, а пэрэгнатэ молоко колхозу. То, хиба, молоко? Однэ названья, а ёго ж сдавать надо.
А ще шо ти сучкы выделывають!? Морды, сиськы и другэ смэтаною намазюкають и ходять, як кикиморы, закутав голову билой косынкой. Корова пужается, а чоловик и подавно. Казалы, шо воны апосля вэчэрней дойкы молоко в корыто налывають та купаються, як та Клипатра, потом в общу бочку злывають на здачу и на танци идуть. Як ты думаешь, Миша, це вредительство, чи ни? Як же партиец може такэ пэрэносыть?
– Скорее всего это брехня, дядь Федя.
– Шоб наверняка знать, я и подався на вечерню дойку. Сховався в копычки, наблюдаю. И шо ты думаешь? Як тилько в нэби зажглась пэрва звезда, бачу – дивкы, чорты патлати, налывають молоко в корыто! Плахитя познималы, а я тут как тут.
Тай спрашуваю:
– Шо цэ мы тут робымо?
– «Шо бачишь, то и робымо», – завижьжялы уси хором, и бросылысь на мэнэ, як тигры вчэпылысь и потяглы в якусь халабуду.
Я и глазом моргнуть нэ успив, як воны з мэнэ штаны спустылы, затолкалы в уту халабуду и двэри подпэрлы.
Тёмно там, як у нэгра в гузни. Я туда, я сюда, а двэри открыть нэ можу и виконца нэма. За шось зачипывся и брякнувся в якусь полову чи мучку. И тут на мэнэ як напалы якись насикомы, спасу нэма як грызуть.
Чим я бильше бигаю по той халабуди, тим бильше ти насикомы на мэнэ нападають. Я зализ на якыйсь ящик та давай крышу рукамы раздирать шоб вылизты с той проклятой халабуды. Слава Богу, крыша була соломою крыта.
Зделав я диру, и задав дёру от той халабуды до дому. Насикомы, сто чортив им в зубы, од мэнэ нэ отсталы и я их до дому на сиби прынис цилу тучу. Заскочив в хату, крычу: – «Люба, спасай! На мэнэ якись насикомы напалы!» – Вона свет включила, як глянула на мэнэ, та як закрычить: «Дэ тэбэ чорты носылы? А штаны у якой сучкы забув та блох набрався? А ну, гэть из хаты! Я завтра разбэрусь с тобою!» И вытолкала мэнэ за порог.
Хорошо, шо у нас дуст був. Так тётка Люба обсыпала мэнэ з ног до головы тим дустом и я до утра сыдив в двори. Мэнэ тры раза выворачивало от того дусту. Думав, шо копыта откыну. Блохы, правда, яки подохлы, а яки поховалысь, грызуть прокляти. Да ты, як пидымо спать в хату, сам почувствуешь яки воны, гады, живучи та кусачи.
– Ну и что тем дояркам было? – любопытствую я. – Вы ж Сатанюку донесли на них?
– А як же!? Сказав, шо купалысь в молоки, а про блох постыдывся сказать.
– А Михайлюк как же с теми девками поступил? – спрашиваю я.
"Ты, Фёдор, больше за доярками не наблюдай. Я з нэмэ сам разбырусь" – сказав вин. Но нэ кого нэ посадылы. Я чувствовав, шо там шось нэ так просто. И разнюхав! Но про то мовчать надо, а то самого посадють. Давай, плыминнычек, ще по трохы выпьемо та спать в хату пишлы. На сёдня хватэ.
– Не, дядь Федя, я лучше тут на лавке покимарю, а потом на пруд рыбалить пойду, – говорю я.
– Ну
