style="font-size:15px;"> И я больше ни слова не говоря, начинаю петь:
У каждого из нас на свете есть места,
Куда приходим мы на миг уединиться,
Где память, как строка почтового листа,
Нам сердце исцелит, когда оно томится.
Чистые пруды, застенчивые ивы,
Как девчонки, смолкли у воды,
Чистые пруды, веков зеленый сон,
Мой дальний берег детства,
Где звучит аккордеон.
И я спешу туда, там льется добрый свет,
И лодки на воде, как солнечные пятна,
Отсюда мы с тобой ушли в круженье лет,
И вот я снова здесь, и ты придешь обратно.
Чистые пруды, застенчивые ивы,
Как девчонки, смолкли у воды,
Чистые пруды, веков зеленый сон,
Мой дальний берег детства,
Где звучит аккордеон.
Смотрю на Эдуарда и замечаю, как отпивает несколько глотков из бокала, как моментально меняется его настроение – глаза сузились, кулаки сжались. Что я уже не так сделала?
– Хватит! Достаточно! – кричит он и жестом руки просит остановиться.
– Спустись ко мне, Натали, – вторая часть его просьбы мне не нравится, поэтому я и дальше, как вкопанная, продолжаю стоять на сцене.
– Я просто хочу с тобой выпить и поужинать, что в этом плохого? Принуждать тебя я ни к чему не буду. Даю слово.
Эдуард
Песня заставила меня вернуться в воспоминания о трудном детстве: деревушка на три дома, отчим – пьяница и мама, которая терпела его выходки и измены.
Отца же у меня не было никогда. Я поклялся – если случайно узнаю, кто этот человек – уничтожу.
Мама не признавалась, не называла его имя и фамилию. Так и унесла эту тайну с собой в могилу, когда умерла 10 лет назад от обширного инфаркта.
И встал я не на ту дорогу. Но благодаря своим друзьям, поднялся с колен. Меня стали уважать и бояться.
Отчима я наказал: пусть сидит в тюрьме. Он виноват в смерти мамы. Его отношение и не любовь довели ее.
Эх, Натали, ты единственная женщина, за любовь которой я готов бороться со всеми, даже с самим собой. Со своим желанием получить тебя.
Да, хочу завалить прямо здесь, узнать какая ты, какие у тебя на вкус губы. Хочу, но не могу! Знаю, что сбежишь и не оставишь мне ни единого шанса. А я вымаливать его готов! Как же меня угораздило так влипнуть в тебя?
– Я могу еще раз повторить: спустись ко мне, Натали, – говорю ей снова, но она стоит на сцене, будто не слышит меня. Я только собрался уже повысить голос, как она, наконец-то, заговорила.
– Это просьба или приказ?
– Просьба.
– А тебя мама в детстве не научила волшебным словам?
Казалось бы, что такого она сказала, но всего несколько слов вышибли воздух из легких. Мама… не научила…
Натали
Смотрю на Эдуарда и понимаю –
