ские события случаются среди грома и молний, которые только ухудшают происходящее. Однако отцу было наплевать на идеальную, безоблачную жизнь и на то, что он забрал единственную машину, оставив нас горевать.
Уже тогда я представляла нас на острове. Диваны в гостиной превратились в груду неровных морских камней. Фигура отца с демонстративно скрещенными на груди руками – в осыпающийся заброшенный маяк, равнодушно противостоящий разъяренным волнам моей мамы.
Сквозь жалюзи я видела сидящую в обшарпанном зеленом фургоне причину случившегося. Женщину – нет, девушку, которая и на десять лет не была старше меня. Ее цветущее двадцатиоднолетнее притяжение портила привычка нервно грызть ноготь на указательном пальце каждый раз, когда наши глаза встречались над приборной панелью.
Я смутно помнила ее. Девушка из группы поддержки с воскресных футбольных матчей колледжа, на которые отец таскал меня последние три месяца.
Сломанная пластина жалюзи опустилась на место с легким трепетом, когда мама умоляла отца остаться. Внутри меня все беспощадно сжалось, и из головы вылетели мысли об острове, маяке и прочем.
– Ради Амелии, – просила мама, и по ее щекам текла тушь. Я думала, что такое бывает только в кино. – Ты не можешь ее оставить, Уилли. Она же твоя дочь. Скажи ему, Амелия! – Она грубо повернула меня за плечо к папе. – Скажи. Ему.
Я не могла оторвать от них взгляда. Самостоятельно покрашенные рыжие волосы мамы торчали во все стороны. Отец пытался выглядеть несгибаемым и отстраненным, но воротник на его рубашке поло был испачкан автозагаром, от которого бледная кожа стала оранжевой.
Я отвернулась обратно к окну.
– Пусть уходит, – бросила я, – мне-то какая разница?
Пролетев мимо меня, мама задела керамический горшок с суккулентом, который я посадила в начальной школе; и не знаю, случайно или специально сбросила его со стола.
Когда зеленый фургон все-таки попятился от дома, подскакивая на неровной подъездной дорожке, мама удалилась в спальню и захлопнула дверь. Я немного постояла, прислушиваясь к воде, капающей из кухонного крана в такт ее рыданиям, а потом покинула дом, перешла дорогу, миновала несколько кварталов, пока не оказалась у книжного магазина Downtown Books.
Я приходила сюда только с подарочным сертификатом, так как цена на штрихкоде книг была мне не по карману, в отличие от подержанных экземпляров с желтым ценником в другом магазине. Я тратила заработанные в качестве няни деньги на новые школьные принадлежности и иногда на горячий обед, чтобы не жевать привычный сэндвич с сыром и горчицей, но не на товары из этого книжного.
Однако в тот день я заглядывала внутрь через витрину, сколько хотела. Даже подумала, что могла бы остаться на весь вечер и наблюдать за тем, как покупатели, словно раскачивающиеся на горизонте корабли, прохаживаются между низких стеллажей. Не нужно будет идти в дом без отца, но с матерью, не нужно будет убирать разбитый горшок и разбросанные по полу листья суккулента.
В отражении стекла я выглядела испуганной, а бледная кожа и голубые глаза стали незаметны на фоне ярко-желтой футболки с Гарри Поттером. От длинных волос, цветом что-то между светлым и темным, толку тоже не было. Я задумалась, могут ли эмоции высосать из человека живые цвета. Могут ли ненависть и потрясение придать телу бледность.
Не знаю, как долго бы я так стояла, не появись Дженна Уильямс.
Стеклянная дверь приоткрылась, она высунула наружу голову и спросила:
– Ты Амелия, да? Не стой там. Выглядит устрашающе. Что ты вообще делаешь? Заходи, если хочешь посмотреть.
– Я не знаю, – проговорила я.
От потрясения мне показалось, что ей следует сделать реверанс. Дженна Уильямс – с пятого класса отличница, всегда одета с иголочки, первая из наших ровесниц начала пользоваться подводкой и талантливая теннисистка. В девятом классе она являлась едва ли не королевской особой, хотя ходила без свиты. Дженна общалась с несколькими девушками из теннисного клуба, но никому так и не удалось приблизиться к ней на расстояние вытянутой руки. От этого она считалась обаятельнее девчонок, которые привечали своих обожателей и подлиз. И пусть Дженна всегда держалась дружелюбно, она выглядела сверхновой звездой в галактике, и все это понимали, даже учителя.
Мы со времен детского сада учились в одном классе, однако я удивилась, что ей известно мое имя.
Возможно, на мои следующие слова повлияла ее репутация.
– Мой отец сегодня ушел из дома.
Она вздохнула, и я обратила внимание, как удачно красные губы оттеняют загорелую кожу.
– Ушел в смысле насовсем? – поинтересовалась она. – Фигово. Хочешь поговорить об этом?
Если бы сидящий по другую сторону улицы у роскошного ресторана
