ледяную прорубь с головоюУхожу я с проблеском зари,
Чудной круговертью мировою
Зачарован, что ни говори.
Всплеск и блеск! И в это же мгновенье
Озаренье бьёт из-подо льда,
Бьёт снопом слепящим озаренье
И кипит крещенская вода!
Проворкует на прощанье голубь,
Будто у Вселенной на краю
Есть большая-пребольшая прорубь…
У Вселенной будто бы… в раю…
«Посидели – покурили…»
Посидели – покурили,
Выпили и повторили.
Он молчит, и я молчу.
– Может, песню?
– Не хочу.
Я люблю таких спокойных:
Ни тебе речей окольных,
И ни жалобы, ни вздоха,
И когда красиво пьёт.
Но тревожно мне и плохо,
Что он песен не поёт…
Потоп
В виду большого потепления
Внушительные подтопления
Грядут. Трёх лет достанет, чтоб
Случился форменный потоп.
А мы с женой
Отнюдь не ноем.
Она твердит:
«Ты станешь Ноем!»
Реликт
Среди других реликтов
Литературных чащ
Владимир Бенедиктов
Томительно звучащ.
Он в гении не рвался –
Гори оно огнём!
Жуковский отзывался
Восторженно о нём.
Тургенев до рассвета
Стихи его читал.
Белинский за поэта,
Напротив, не считал.
Остался Бенедиктов
К чужим оценкам глух,
И хор чужих вердиктов
Его не трогал слух.
Не гоже в драку рваться
И в петушиный бой,
Затем, чтобы остаться
Навек самим собой.
Страда
Все мужики – в упругой силе,
И все досужи покосить.
Покрасовались, покосили,
Пора бы и перекусить.
Мы чёрный хлеб вкушаем с луком,
Мы лук обмакиваем в соль,
И в том, что царствуем над лугом,
Не сомневаемся нисколь.
Мы и сказать бы не сказали,
Мы и помыслить далеки:
Какими жуткими глазами
Глядятся в небо васильки.
Они и скошенные дышат
И голубым огнём горят,
Они и видят всё, и слышат,
И ничего не говорят…
Солдатский сон
В сонное облако тихо ступаю,
Шапкой туманы мету.
Клятва нарушена. Я засыпаю
На полуночном посту.
Вижу – цыганка на картах гадает,
Вижу – на Страшном суде
Мать безутешная горько рыдает,
Волосы рвёт на себе.
Жадно душа моя жизни взалкала! –
Ставьте других на вину –
Кровь размозжённого в схватке шакала
Пью в басурманском плену.
Снова ведут меня шумным кагалом
На человечий базар.
Полосонули
