И бабушка Рита, мамина свекровь. И дед Андрей, свекор. И золовка Зоя, младшая сестра отца. Все «плыли по течению» – а жизнь – это «сопротивление и противостояние».
Сопротивление. Чистая правда – сопротивляться и противостоять Лида не умела. Со временем поняла и вывела формулу – сильное притягивает слабое. И наоборот. Все справедливо. Сильная мать – слабый отец. Впрочем, слабым отца она не считала, потому что очень любила. Больше всех на свете Лида любила отца. Папу, папулю. Папочку, папку.
И бабу Риту любила, и деда Андрея. И тетю Зою – всех Вершининых. Маминых родных Лида не знала – в четырнадцать лет мама осталась круглой сиротой. «Надо было выживать, – повторяла Ольга Ивановна. – И я научилась. Противостоять и сопротивляться». Детдома удалось избежать – девочку взяла тетка, двоюродная сестра матери. Скупая, молчаливая и одинокая Сима. Вредная, колючая, но, как оказалось, не злая. Сама не из счастливых – бездетная вдова. Жила тетка Сима в собственном домике на Преображенке. Комнатка и терраска. И – полная нищета: Сима работала уборщицей на санэпидстанции.
Близкими людьми они с теткой не стали, но всю жизнь Ольга Ивановна была благодарна Симе за то, что та избавила ее от детского дома.
Тетка Сима прожила до девяноста трех лет, и Лида помнила унылые и скучные поездки на Преображенку. И помнила тетку – высокую, высохшую, с темным лицом. Лида ее боялась.
На кухне мама рассматривала дочкины гостинцы и хмурила брови:
– Лида, зачем? Я что, курицу не могу себе поджарить? Или накрошить винегрет? За пирог спасибо, вечером с чаем.
Лида молчала – вступать в дискуссию не хотелось. Но знала – никакую курицу мама жарить не будет. Как и крошить винегрет. В лучшем случае отварит готовые пельмени, а в худшем – разогреет в микроволновке готовые котлеты.
Выпили чаю. Поговорили. О чем? Да ни о чем. Поругали погоду, посетовали на слабое отопление, обсудили дурацкие телепередачи.
«Странно, – думала Лида, – мама ведь умница, и ум у нее еще ого-го, живой, острый, да и память прекрасная. А разговаривать не о чем». Всю жизнь мама жила работой, и ничто другое ее не интересовало. А когда работа кончилась – кончилась жизнь. Нет, она по-прежнему сопротивлялась – «жизнь – это сопротивление», – гуляла, читала журналы, смотрела кино, иногда делала укладку, подкрашивала глаза. Только все это ей было неинтересно. Кайф был только в работе.
«Теперь у меня одна радость, – грустно усмехалась Ольга Ивановна, – длинные ногти и маникюр! То, чего я была лишена всю свою жизнь. Не смейся, Лида, – раз в три дня перекрашиваю».
После чая Лида стала собираться домой. Чувствовала, что маме хочется остаться одной. Что поделаешь – она давно привыкла к одиночеству. Да и возраст, что говорить.
Задерживать дочь Ольга Ивановна не стала, сухо чмокнула в щеку.
– Ну, давай. Спасибо за гостинцы – сегодня пирую. Да, у тебя все нормально?
Лида кивнула:
– Нормально.
– И слава богу, – мама
