ми бродяги; ощущала тяжелый дух свежего дерьма и уксусный запах мочи, вылитой прямо со второго этажа на пустынную ночную улицу.
А еще – аромат из пекарни, в которой готовили свежий хлеб к самым ранним первым покупателям: теплые нотки мягкого рыхлого теста и горячей выпечки.
Мимо прошел фонарщик, огромной лучиной зажигая погасшие фонари на центральной улице. Вэл опустила голову, наблюдая за его суетливой походкой. Мужчина опасливо покосился на девушку и, встретившись с ней взглядом, поспешно отвел глаза.
Вэл ухмыльнулась, понимая, что выглядит странно, стоя в полном одиночестве посреди центральной площади и уставившись в небо. Ее одежда так сильно отличалась от здешней, что наверняка фонарщик принял ее за иноземку.
А может быть, даже безумную иноземку, ведь какой женщине в здравом уме придет в голову шататься темной ночью по городским улицам?
И все же Вэл была дома.
В душе не осталось переживаний или горечи, преследовавших всю дорогу по едва проходимому лесу.
Как только ноги ступили на замызганные и заплеванные улицы, как только взгляд выхватил высокие шпили ратуши и церкви, сердце словно сбросило всю боль, радостно затрепетав в предвкушении.
И даже луна, на которую Вэл смотрела так, будто видела ее впервые, казалась иной, нежели та, вид на которую открывался с другой стороны Грозовых гор.
Деньги она поменяла с легкостью, но лишь малую часть, необходимую на первое время.
Вэл не собиралась открывать меняле все карты, зная, что кошель, в основном полный золотых монет, окажется чудесной причиной перерезать ей горло.
Меняла, сомнительной чистоты худой мужчина с щетиной, которую он постоянно чесал двумя пальцами, долго рассматривал в свете сальной свечи круглую, тускло блестящую монету.
– Ты из-за моря? – наконец спросил он, надсадно закашлявшись.
Вэл кивнула. Можно сказать и так.
Она никогда не видела моря, только слышала о нем, тут же вспоминая рассказы о своем забредшем в их городишко отце.
Говорят, оно было куда больше любого озера. Наверное, даже больше Арсу-Ала.
– Даю три за одну, – прищурившись, сказал меняла, и Вэл пожала плечами, ловко выхватывая из его пальцев золотую монету.
– Семь за одну, – произнесла она, приподнимая брови. – Или я ухожу к тому, кто даст мне эту цену.
Меняла насупился, поглядывая исподлобья. Вэл понимала его мысли.
Дорогая, чуждая взгляду одежда с легкостью обманула бы кого угодно. Только Вэл не была глупой сумасбродной дочуркой богатеньких родителей, пустившейся в долгое путешествие по незнакомым землям.
Она была частью этого города.
– Пять за одну, – недовольно предложил меняла, нервно почесывая подбородок, явно не желая упускать светившую золотом выгоду.
– Я сказала – семь, – твердо проговорила Вэл, опуская монету в карман куртки. Мелкие скользкие глазки проследили, как монета исчезла в кармане, и меняла выдохнул:
– Шесть. Даю шесть. Такой цены вы не найдете, миледи.
Миледи. Богатая дама, скрывающаяся от родни, сорвавшая с себя пышные платья. Красивая легенда.
Вэл улыбнулась краешком губ и согласно кивнула меняле. За подобное обращение можно потерять одну монету.
С нее не убудет благодаря Раза и чувству вины или тому, что заставило мужчину подарить такую немалую сумму.
Утром Вэл сняла мансарду, большую и просторную, на третьем этаже каменного дома. Хозяйка, высохшая опрятная старушка, едва бросив на девушку изучающий взгляд, прониклась к ней симпатией.
Вэл вновь поблагодарила за это свою одежду да внезапно появившийся у нее чуть уловимый говор.
«От чужеродной манеры разговора нужно избавляться», – подумала она, внося плату за жилье на полгода вперед.
Распахнув большие, чисто вымытые окна, Вэл проветрила мансарду, а затем, прикрыв деревянные ставни, рухнула на кровать, вдыхая запах свежего белья. Заснула почти мгновенно, будто кто-то выключил сознание, затушив пламя свечи.
Проснулась она поздно, вся разбитая, проспав большую часть дня.
Ополоснув лицо ледяной водой, Вэл почувствовала себя много лучше и первым делом отправилась в город на поиски лавки с одеждой. По пути заскочила в ту самую пекарню, соблазнявшую ночью своими запахами, купила большую белую булку, заботливо завернутую для нее улыбающейся краснощекой девушкой в тонкую бумагу, и принялась есть прямо на ходу.
Никогда в своей жизни Вэл не ела такой вкусной выпечки.
Она
