поймёт луноликую красавицу, которую смятение чувств толкнуло ночью без спутника за спасительный порог? Не постигнет женскую душу мудрец, знающий наперечёт все звёзды и указующий правоверным, в какую сторону необозримого горизонта следует обратиться, совершая намаз. Не разберёт женскую душу мореход, легко читающий старые карты и уверенно ведущий своё судно к неведомым берегам. Не уразумеет душу женщины воин, приводящий к покорности народы и царства. Не разгадал женскую душу и поэт, поведавший нам о «владычице благородных», пленнице рогатого джинна, украсившей своё ожерелье пятьюстами семьюдесятью перстнями и прибавившей к ним ещё два.
Никто не сумеет укротить восточную женщину. Нет на неё управы. Нет с нею сладу. Только смерть в силах остановить женщину, решившуюся на что-то. И, наверное, она ниспослана на землю как предвестница смерти, а смерти доверено хранить женские секреты. Наверное, так…
О, Луна, Луна! Теперь все увидели непокрытой твою голову и незакрытым твоё лицо! Перед всем светом ты опозорилась. Хватит ли у тебя духу завтрашним вечером показаться людям на глаза? Доживёшь ли ты до завтрашнего вечера?..
Пальмы
Какое, однако же, это увлекательное занятие – наблюдать за тем, как колышутся на ветру пальмовые ветви! К концу дня, когда жидкое золото настоится в прозрачной лазури неба и превратится в тягучий солнечный напиток, нижние ветки пальм пьяно качаются, словно бессильные зелёно-жёлтые крылья обречённых птиц. Зато верхние молоденькие веточки поворачивают полоски листьев перпендикулярно земле, чтобы не дать немилосердному светилу сжечь их сочную юность. В знойный предзакатный час лишь пожилые нижние ветви проявляют желание дать земле немного тени: они готовятся оставить наш мир, и им хочется задержаться в нём подольше, пусть даже бледной сенью воспоминаний, пусть даже мимолётной благодарностью в душе невольника-прохожего, принуждённого тащиться по делам в такую жару. Верхние же ветки озабочены лишь самосохранением. Они своим шелестом и движениями приветствуют приход ветерка: «Да, да! Мы заждались тебя! Освежи хотя бы единым порывом застой нашего существования!»
Сначала следишь за смятением пальмовой листвы, доверчиво развернувшейся к тебе всей плоскостью, рассеянно, как за живым флюгером, показывающим направление и силу нерешительного ветра. Но постепенно изумрудные штрихи верхних веток складываются в узоры, а узоры – в ожившие рисунки. Оказывается, в кронах пальм поселились табуны лошадей! Их продолговатые морды тянутся в разные стороны, ища небесного корма. Их шеи украшены ниспадающими гривами, а лбы – с вызовом вскинутыми чубчиками. Нет, это не хаотично колышущиеся при движении атмосферного воздуха отростки деревьев! Это наделённые инстинктом (а может быть и разумом!) существа. Они плавно поводят выями вслед налетевшему дуновению, они неторопливо кивают зефиру, как старому знакомому, они грациозно потряхивают гривами, отгоняя невидимых насекомых, они даже пытаются стронуться
