Его голос с хрипотцой, грубый, а на этих словах он становился ещё жестче.
А иногда, отец приходил веселее обычного, а слова становились мрачнее:
– Солнце потухло, солнце холодное, ему не хватает кислорода.
Я не мог понять смысл этих слов, пока мама не впустила в квартиру полицейских, которые заковали моего отца в наручники и обвинили… в насилии пятнадцати молодых девушек.
Я долго не хотел верить в то, что мой отец психически не здоров. Что он находил невинных девушек и делал с ними такие омерзительные вещи, что я едва не терял сознание, когда отец хвастался своими «подвигами».
Моя мать любит отца до одури, даже то, что она узнала, не помогло ей оставить его и начать ненавидеть, что сделал я. Мне уже 21, а я всё продолжаю жалеть маму и носить передачки этому подонку. Иначе она покончит жизнь самоубийством. Я был бы рад, если бы это были простые угрозы, но пару раз я уже вытаскивал её с того света.
Как только отца арестовали, мои друзья детства бросили меня из-за случившегося. Особенно были напуганы мои подруги. Я винил их только первый год, но уже смерился и отпустил.
Во мне живёт страх, из-за него я отдаляюсь от людей и от самого себя. Боюсь узнать, что я такой же псих, как Константин: я больше не могу называть его отцом. Мой добрый и заботливый отец умер, как попал в тюрьму. К сожалению, умер он исключительно в моей душе.
Взяв путёвку в санаторий, я понимал, что оставлять мать одну не самая хорошая идея, но я устал, хочу жить и радоваться, как другие. Если эта женщина выбирает смерть, то я не могу всё время останавливать её.
– Ещё придёшь? – Константин сидит передо мной в помещение для свиданий. Здесь холодно, и я не первый раз передёргиваюсь, сидя на железной скамье. И даже любовь к прохладе не помогает согреться.
Этот мужчина, который всё ещё не понимает, что наделал, пытается задобрить меня своим грустным, потухшим взглядом. Он смотрит мне в глаза, пытаясь выдавить из себя слёзы, а во мне одно желание – это вырвать себе глаза, что достались мне от него.
– Я уезжаю, а ты остаешься здесь гнить, – я хотел рассмеяться, но из-за рта вышел тихий рык.
– И куда ты, Никита, собрался?
С головой у него не в ладах, это всегда было понятно, но все старались не замечать этого: Он безумно заулыбался. Опечаленный взгляд в одно мгновение переменился на безжизненный и острый, проникающий вглубь моей ненависти к папаше. Я должен был привыкнуть к подобным изменениям за секунды, но каждый раз меня перетряхивало.
Охрана следит за нами. Я постоянно ощущаю, как на нас смотрят, но это придаёт мне спокойствие.
Отец никогда не приставал ко мне, держал дистанцию, как положено отцу и сыну.
– Поеду отдыхать, чтобы не дать своему мозгу скатиться до твоего рассудка.
Мне нравилось его оскорблять, возможно, из-за того, что это единственная возможность показать свою ненависть. Ведь пока я хожу к нему, говорю, и показываюсь перед ним, означает то, что я всё так же по-детски его люблю: Что на самом деле ложь.
– Найди себе девушку, лучше помладше, – наш разговор всегда заканчивался этими словами, но моя реакция не становилась спокойнее.
Я поднялся с места, подошёл к мужчине, что, не прекращая ухмылялся. Собрал во рту слюну и резким движением плюнул ему в лицо. Я не мог его избить, задушить, или что похуже: убить. Но и уйти, не показав своего призрения, было не в моих правилах.
Он не прекратил ухмыляться, только теперь закрывал натянутые губы ладонью, которой начал вытирать мою слюну с лица.
На этом моменте я уходил.
Охрана хорошо меня знала, один из охранников молодой парнишка, решивший, что хочет работать в таком месте, чтобы закалить характер. Периодически мы встречались с ним, чтобы попить пивка в ближайшем кафе. Гриша не видел во мне отца: парень не боялся меня, не выдумывал ко мне ненависти, и не пытался рассмотреть в моих глазах потерю разума.
Я пожал Грише руку, он слегка натянул уголки губ, но остался таким же серьёзным: на его работе нельзя показывать свой истинный характер, а парень, на самом деле, очень добрый.
Я вышел на улицу – это был мой самый любимый момент. После мёрзлого, сырого СИЗО – вдохнуть свежий, чистый воздух.
Мой взгляд упал на девушку в платье до колен, лёгкие порывы тёплого ветра захватывали низ её летнего, голубого платья, и девушка задерживала ткань у ног аристократическими пальцами.
На правой руке блестело золотое кольцо. На вид девушка совсем молода, может, лет 18–19. Пепельные волосы собраны в длинную косу до конца лопаток. Несколько прядей были покрашены в русый цвет, если я правильно помнил, то девушки называли это: мелирование.
Я уже встречал
