гадал – когда же автобус загрузнет в снегу и сколько километров не довезёт его до пункта назначения? Трактора и грейдеры не успевали чистить главные дороги, природа была проворнее и засыпала труды их в считанные часы.
Парень от нетерпения мысленно подгонял водителя. Он хотел домой. Он долго не видел родных и соскучился. Мамка не приехала на последнее свидание к нему в тюрьму, и писем от неё больше не было. Паша не знал, что и думать. Сестра, Нинка, та стыдилась его, сидельца, и не ездила совсем на свидания, все три года и пять месяцев – не ездила, он не обижался, мало хорошего в том, чтобы иметь брата осуждённого. А мама приезжала почти каждое свидание, привозила еды, приготовленной своими руками, со вкусом и запахом детства, дома, семьи, того, чего ему так не хватало в застенках. Что же ей помешало приехать последний раз?
Автобус, едва ползущий, и вовсе остановился. Водитель вышел на дорогу, всматриваясь сквозь густой снег вдаль. Там виднелся силуэт и огни работающего трактора, слышны были голоса.
– Довезу вас до развилки. Дальше не проеду, загрузну. Кто хочет вернуться в город, можете не вставать, денег за проезд не возьму.
Людей в автобусе было не много. Некоторые остались в нём, желая вернуться в город и переждать непогоду там, а несколько человек, натянув шапки глубже, подняв воротники на пальто, на куртках, вышли и направились к селу, пробивая дорогу в полуметровом снегу, они не могли вернуться в город, их ждали дома. Среди них был и Павел Новиков. Его ждут мама и сестрёнка Нина. Мама говорила, что к ней уже сватался приезжий парень, может, уже стала мужней женой и не ждёт брата? А ведь сел в тюрьму он, чтобы честь её сохранить, чтобы никто не посмел называть её «шалавой».
Идти несколько километров, преодолевая порывы ветра, секущий лицо снег, с трудом вытаскивая ноги из сугробов, было очень трудно. Но парень был молодой, сильный и выносливый. Был жилистый, как говорил его физрук в далёкие школьные годы. Вот, и условно досрочное освобождение получил за то, что от тяжёлой работы никогда не отлынивал, в конфликты не ввязывался, авторитетам не перечил, понимая бесполезность таких попыток, короче, был образцовым заключённым, не доставляющим никому хлопот. Будь по другому, пришлось бы ему сидеть ещё до осени. Остановился, перевёл дыхание, посмотрел по сторонам, убедился, что не сбился с дороги, все сошедшие с ним пассажиры шли кучно в одном направлении. Слегка, согнувшись, чтобы уменьшить сопротивление ветру, он пошёл дальше.
Вот, и родная улица. В каждом доме свет в окошках, из каждой трубы дымок вьётся. Паша ускорил шаг, благо, дорогу прочистили недавно, и идти было легче, чем в поле. У него радостно забилось сердце при приближении к дому. Калитка уже не зелёная, а синяя, почему-то, и лавочки, на которой гуляли детьми, у неё не стало. Но дом, крыльцо, ступеньки, всё родное, знакомое. Постоял, перевёл дыхание, вдохнул воздух полной грудью, чтобы сердце успокоилось, и постучал в окошко.
…..
– Да, иду я, иду, не греми так! Коля, ты? – Послышалось за дверью, на крыльце тусклым светом замерцал светильник, в дверном проёме стояла молодая, красивая, очень похожая на маму в молодости, его сестрёнка.
– Нет, Нина, это не Коля, это я, Паша.
Было видно, что она не ожидала увидеть брата. Молча стала пятиться в дом.
–А-а-а… Чего ты тут, а не в тюрьме? – Выдавила силой из себя нелепый вопрос. Павел засмеялся.
– Не бойся, не сбежал я. Условно досрочно освободили. А мама где, почему не выходит? На работе? – Нина молчала. – Чего молчишь?
– Так…Нет…Мамы…Больше. Померла ещё осенью… А ты что – не знал?
Паша не мог понять смысла услышанных слов. Он видел маму осенью, она была жива и здорова. Приезжала на свидание, радовалась, что сидеть ему осталось меньше года. Как же она могла умереть, не дождавшись его? Она же ещё совсем молодая… Опустился на табурет у стола, ноги не держали. От длинного трудного пути – не держали, от вести страшной и непостижимой стали ватными.
– Почему же ты мне не написала, не сообщила?
– А что сообщать? Она во сне умерла. Сегодня умерла, завтра похоронили, ты бы всё равно не приехал, не отпустили бы тебя.
– Но знать то я имею право? – Поднял глаза на сестру.– Знать, что сирота я теперь – могу? Что же за сердце у тебя, Нинка?
– Ты тут на меня не ори! Сам мать довёл до могилы, а теперь плачешься? Думаешь, легко было ей знать, что сын преступник, в тюрьме сидит?
– Да, какой же я преступник? Драка была. За то, что Генка тебя шалавой назвал, я ему врезал. Кто же мог знать, что отлетит он к углу клуба и головой шибанётся, инвалидом станет? Думаешь, я себя не корю за тот удар? Всю жизнь корить буду. Перед законом – кару понёс, а перед своей совестью не получается.
– Ладно, не надо мне тут нотации читать, выметайся, давай, не родня ты мне больше.
– Куда выметаться? Ты видела, что на улице творится?
