девочка, по обыкновению, тихо и с ласковой улыбкой шла к колокольне, народ говорил:
– Посмотрите-ка, вон сторожева Лиза, которая не слышит ничего, кроме колокольного звона!
В то время Лизе было десять лет и она играла так же, как и другие дети ее возраста, только ее игрушками были большие колокола. Она называла колокола: Большой Золотозвон и Малый Золотозвон. Она нежно выговаривала им, когда они плохо звонили, и хвалила их, когда они звонили хорошо. Она говорила с ними, и они отвечали ей своими металлическими голосами; она понимала их говор лучше людского, ведь она больше ничего другого и не слышала.
Но не думайте, однако, что жизнь Лизы была чем-нибудь особенно замечательна и что поэтому я и рассказываю про нее. Ее внешняя жизнь немногим отличалась от жизни других людей, проводящих свои дни в спокойном однообразии деревни. Но она была одна из тех, кого уже с самого нежного возраста церковные колокола призывали к Богу более, нежели других, а потому-то мы не могли не вспомнить ее, говоря о колоколах.
Все тише и тише становится свет вокруг Лизы, и понемногу все тысячи тонов и звуков замерли для нее навеки, и только призывающий голос колоколов звучал у нее в ушах: «Приди к Богу! Приди к Богу!» Но тем более душа и мысли ее обращались к Богу, и все земное казалось ей только как бы отражением чего-то или сном, и только Бог один казался ей высоко добрым, прекрасным и достойным вечного поклонения. Она походила на тихую поверхность воды, которая в прозрачной глубине своей отражает солнце и звезды, всегда нося в своих недрах изображение бесконечной красоты.
Звон колоколов провожал Лизу через всю ее жизнь, как и всех людей вообще, хотя многие этого не замечают.
– Не могу понять, что случилось с малым колоколом, когда тебя принесли в церковь для крещения, – говорил ее отец, – никогда не слыхал я, чтобы он раньше когда-нибудь звонил таким чудным серебряным звоном. Другое дело, если б это был большой колокол, который еще со времен папы: ведь в нем есть серебро; мой отец рассказывал, что мастер влил в металл расплавленную статую святого из Рима. Этот колокол заколдованный – это я знаю по погребальному звону. Каждый раз, как надо звонить на погребение мошенника или негодяя, слышится такое дребезжание и стон, точно в колоколе трещина. Но зато, когда он звонит за упокой души доброго человека, вот тогда-то у него совсем другой звук, тогда он звонит так нежно, что звон его похож на пение псалма или молитвы; вот ты сама услышишь это, когда он будет звонить для тебя, милое дитя. Однако, что за вздор я болтаю, – прибавил сторож, смеясь. – Точно кто-нибудь может слышать свой погребальный звон.
Лиза смотрела на его губы, угадывая, что он говорит и отвечала по обыкновению кротко и ласково:
– У колоколов есть также рассудок и сердце, и колдовство тут ни при чем, отец. Когда добрая душа покидает землю, то она сливается со звоном колоколов и несется вместе с ним к небесам. Тогда душа передает звукам свою прелесть, и они, ясные и звонкие, несутся через прозрачный, голубой
