Но потом, когда мы прибыли к дяде и узнали, что он и тетка Метилия арестованы из-за доноса раба, я испугалась, что лист Этеокла тоже мог содержать донос. Поэтому я вернулась в прошлое, чтобы вовремя предупредить отца, и сейчас это прошлое еще не закончилось.
Все вскочили со своих мест.
– Я поражен твоим поведением! – воскликнул с негодованием Секст Кассий. – Так шутить, когда речь идет о свободе и жизни моего брата!
– Кассия Луцилла, иди в свою комнату, – велела мать. – Ты проявила непочтительность к родителям. О твоем наказании мы поговорим позднее.
– Нет, Луцилла, – быстро сказал Секст Старший и коснулся руки жены. – Мы не накажем девочку. Не будем забывать, что сегодня она отвела от всех нас страшную беду. Вероятно, опасность, которой мы, благодарение Юпитеру, счастливо избежали, привела Кассию Луциллу в сильное замешательство и даже немного помутило ее сознание. Давайте уповать на то, что, когда она успокоится, ее рассудок прояснится.
Луцилла недовольно поджала губы и отвернулась, не став спорить с мужем.
Пока ждали ответа от дяди Публия, Секст Кассий распорядился, чтобы повар и его помощники накрыли стол для ужина в триклинии. Как и во многих других римских домах, здесь, если трапезы проходили в узком семейном кругу, не соблюдался древний обычай, предписывавший женщинам и детям сидеть рядом с мужчинами, возлежавшими на трехместных ложах посреди множества подушек. На обильных застольях лежать могли все члены семьи.
Правда, сейчас речь шла лишь о скромном ужине, приготовленном на скорую руку, и все уселись на стульях.
– Отец, как ты поступишь с Этеоклом? – спросила Кассия, доев свой бобовый суп, и теперь размазывая изящной серебряной ложечкой пасту из черных оливок на кусок мягкого, дорогого, очень белого хлеба.
– Дорогая, не думай об этом, – с неохотой отозвался отец. – Это не женские заботы.
– Как будто сама не понимаешь, – буркнул Секст Младший.
– Ты слышала, что сказал отец, Кассия Луцилла? – вмешалась мать. – Некоторыми делами занимаются лишь мужчины. Женщине незачем забивать себе голову тем, как ее отец, брат или супруг наказывает провинившегося раба.
– У нас нет особого выбора, дочь моя, – отец, вопреки своему предыдущему заявлению, вдруг пустился в объяснения. Казалось, он делает это в пику жене. – Даже предложи я ему прямо сейчас свободу и деньги, – пока Этеокл жив, мы не сможем жить спокойно. По закону, раб – моя собственность, и я могу поступить с ним, как пожелаю. Ты ведь знаешь: обычно я стараюсь не проявлять особой суровости, но сейчас ничего другого, как воспользоваться своим законным правом, мне не остается.
В это мгновение в голове Кассии словно раздался щелчок, и две ее ипостаси вновь объединились в одну. Прошлое догнало настоящее, но в этом настоящем семейство Пармензисов находилось дома, а не в лавке, где продавалось зерно. И никто,
