на которой красуется подпись великого флорентийца Микеланджело, – не меняют поз и не открывают век, обнажая зеленые, слегка раскосые, кошачьи глаза. Изваяния не приподнимают левого уголка рта и не закусывают нижней губы. Не встают с места, оглядываясь вокруг себя сонным, подернутым дымкой взглядом. Не издают тяжелых вздохов, ловя ртом воздух. И не приникают с жадностью к кубку с рубиновой настойкой, подносимую цирюльником Риккардо Понти или его теткой Терезой.
В такие мгновения Риккардо поддерживал обмякшую девушку, осторожно опуская ее на кровать и стараясь изо всех сил скрывать от тетки чувства, которые вызывало в нем прикосновение к рыжеволосой колдунье. Но Тереза, как ни была она глупа, о чем-то все же догадывалась и несколько раз заводила разговор, предупреждая, чтобы племянник выкинул глупые мысли из головы и продолжал исправно выполнять наказ Витторио.
Глядя сейчас на неподвижный облик Безымянной, Риккардо вспомнил, как, будучи ребенком, безоговорочно разделял веру всей семьи в злобную сущность спящей златовласки. Но однажды он впервые стал свидетелем ее пробуждения, и его вера пошатнулась. В Безымянной было все: грация движений, невинность юности, очарование женственности. Все, что угодно, только не зло. Однажды, пытаясь сфокусировать на чем-нибудь затуманенный взгляд, девушка увидела широко раскрытые глаза мальчика и на мгновение улыбнулась ему. Если у Риккардо еще были какие-то сомнения в ее чистоте, то эта улыбка стерла их, не оставив следа.
Совсем недавно, в принадлежавшем Филиппо Орманни трактире «Погребок Филиппо» уже взрослый Риккардо услышал от пришлого краснобая, коверкавшего язык на свой потешный венецианский лад, историю о прекрасной принцессе, заснувшей от укола веретена, ибо на нее было наложено заклятье оскорбленной волшебницы.
Тогда-то до Риккардо и дошло истинное понимание дел, и ему стало невыносимо скорбно от того, что родных больше нет в живых, и он не может поделиться с ними своим открытием. Девушка, уже не первое столетие спящая в подвале семейства Понти, была не носительницей зла, а наоборот, – жертвой злых чар! Это объясняло все: и ее неподверженность старению, и этот ее жуткий, мертвенный сон статуи, и ее изящные, сулящие наслаждение губы, и ту незабываемую давнюю слабую улыбку кошачьих глаз…
Риккардо погасил все свечи, кроме принесенного им с собой огарка, и, бросив прощальный взгляд на спящее чудо, поднялся по винтовой лестнице. Обогнув зеркало и войдя в гостиную, он столкнулся с поджидавшей его Терезой и от неожиданности чуть не выронил свечу на дощатый пол.
– Опять за свое! – Накинулась на него тетка. – Снова сидишь по ночам в подвале и похотливо глазеешь на исчадье ада!
Негодование и усталость вкупе с оспинами придавали толстухе столь несчастный вид, что досада Риккардо сменилась на жалость.
– Я просто забыл там кое-что в прошлый раз, – сказал
