это все… – Ульвар не верит. – Все знали?
Эсхейд смотрит на Сигваля, но тот только устало морщится, качает головой. Кажется, ему все равно.
– Сигваль, только при мне, раза три советовал Хеймонду запереть дочь, пока мы все не уедем, – говорит Эсхейд. – Но у этого старого мудака свои планы. Не может сам справиться, так хоть чужими руками. Только не поможет, Генрих не станет связываться.
Генрих, король Делара? Отец договаривался с ним, ездил…
Оливия пытается взять себя в руки. Пытается понять.
Как бы плохо ей сейчас не было, но она должна знать правду.
– Какие планы были у моего отца? – твердо спрашивает она, глядя на Сигваля. Если кто-то и ответит ей, то только он сам.
Все поворачиваются к ней, Сигваль поворачивается.
Имеет ли она право спрашивать?
Это немного страшно, но поздно отступать. И терять нечего.
– Твой отец предлагал мне прирезать твою сестру, – холодно говорит Сигваль, глядя ей в глаза. – Не вполне открыто, но достаточно прозрачно намекал, даже предлагал денег за услугу. Сначала он надеялся подсунуть ее мне, чтобы потом без сожалений нарушить договор. Я ее убью, а он примется выть о несправедливости. Очень удобно. Хотя Генрих все равно не поддержит его. Но, по крайней мере, мог бы избавиться от дочери под благовидным предлогом. Замуж ее не берут, никому такая сука не нужна, будь она хоть трижды принцесса и красавица, но пока ее отец жив – это себе дороже. А через ее постель во власть непрерывно лезет всякая шваль. И Хеймонд задолбался эту шваль гонять. Не справляется. Сын у него один, и тот бастард, так что муж старшей дочери, будь он из своих, мог бы претендовать… Сдать дочь в монастырь, без явных скандалов, Хеймонд тоже не решается, хотя я б, на его месте, давно бы сдал. Но если бы все вышло удачно, то я бы ее прирезал у всех на виду, и все были бы довольны. И пошел бы он снова к Генриху или еще к кому-нибудь, с кем у него там договоры… Кричал бы – вот, дочь убили ни за что, в собственном доме, куда катится мир, надо срочно собирать войска! Может быть, чего бы и стряс. Но так дочь не убили, а только трахнули. И поскольку ее и так уже трахали все заинтересованные лица, во всех позах, то никто даже не почешется, если это, конечно, не будет совпадать с личными интересами. А я уже позаботился, чтобы не совпадало.
Сигваль смотрит ей в глаза, безразлично и холодно. Сейчас он кажется старше лет на десять, резкие заострившиеся черты лица…
Ничего личного. Вообще ничего. От того мальчишки на башне и следа не осталось… если вообще было когда-то. Если только это не было циничной игрой…
Оливии кажется, что мир рушится и земля уходит из-под ног. Не то, чтобы она не верит, или чего-то не знает об отце или сестре. Но, наверно, впервые все проступает так отчетливо, складываясь в общую картину.
– Тебе стоит понимать это, Оливия, если станешь моей женой, – говорит Сигваль. – И так же понимать, что ты и твоя сестра только инструменты для достижения целей или средства давления. Ни твои чувства, ни ее, ни чьи либо еще – здесь вообще никого не интересуют.
Отворачивается и смотрит
