пригибаясь, бросились к металлической коробке в центре участка. Действия настолько отточены, что смотреть было приятно, как на хорошо срежиссированное представление.
Пару секунд ничего не происходило, потом наушники вновь ожили:
«„Второй“ и „пятый“ – прикройте!»
Услышав свой позывной, Ицхак вскочил, рванулся было в провал ворот, когда в ночи вдруг полыхнуло.
Взрыв совершенно не запомнился. Всего лишь ярко-белая вспышка, как реакция с бертолетовой солью, только мгновенно-неуловимая. А в следующую секунду сама ночь ожила. Взрывной волной отрыгнула куски тел в броне цвета хаки, плеснула в лицо кровью.
Ицхак не успел отреагировать – мощный порыв ветра ударил в грудь, отшвырнул в пыльном урагане. Его приложило к земле, перевернуло через голову…
И только тогда он осознал, что не чувствует боли.
Все внимание ошалевшей психики приковано к комариному писку на самой грани слуха. Писк раздражал, словно опасной бритвой скоблили по нервам, заставлял стискивать зубы так, что они трещали, крошились прямо во рту! Обескровленные от напряжения мышцы сводила судорога, а прижатые к ушам ладони, казалось, вот-вот раздавят шлем, чтобы следом расплющить череп!
А потом накатила дикая, чудовищно плотская боль, чистая в своей обжигающей силе. Она заставляла вздрагивать каждый синапс в организме, а клетки вскипать и взрываться! Еще немного – и разбухающий внутри жар прорвет кожу, тело лопнет, как перегретый пакет с попкорном…
Внезапно кровавый жар сменился ледяной тьмой, а «комариный писк» стал стихать.
Ицхак перестал дышать. Казалось, будто все его тело дымило и шваркало, как подгоревшее мясо.
Но…
…кажется…
…он был…
…еще жив…
Чувствительность возвращалась на удивление быстро, как не бывает при обычной контузии. Даже мысли все чаще были связные, не путанно-размытые.
На фоне пережитого боль в побитом теле показалась почти удовольствием, будто почесывание укуса насекомого. По лицу потекло что-то горячее, во рту появился привкус железа.
Мелькнули чьи-то ноги. Ицхака безапелляционно перевернули, содрали шлем. Вроде бы подшлемным ремешком повредили горло, теперь кровотечение было и там. Но и эта боль после пережитого была ничтожной и жалкой.
Сквозь ватную тишину пробился голос:
– Жив?
Ицхак попытался ответить, но опухший язык едва ворочался, дышать было тяжело. Впрочем, невнятного сдавленного мычания оказалось достаточно, чтобы человек потерял к нему интерес. Глиняная статуя тут же пропала. Издалека, словно из-за перегородок подводной лодки, совершающей глубоководное погружение, донеслось:
– Я запеленговал две инфразвуковые пушки… вот, здесь и… здесь. Еще вон там нечто похожее на усилитель, а вот…
– Как это сработало?
– Датчики движения. Завалов из трупов
