на чувство со стороны этого сына? Я боюсь, что ты ошибаешься. Он с самого раннего детства был чужим тебе, и вряд ли его научили любить мать. Я видел его только мальчиком, и он произвел на меня самое неблагоприятное впечатление. Я знаю только одно: уступчивым он никогда не был.
– Я это тоже знаю. Он – сын своего отца, так же необуздан и суров, как Нордек, и ему недоступно все возвышенное; уже мальчиком он во всем был похож на отца, и то, что дала ему природа, вероятно, еще усилилось от воспитания такого опекуна, как Витольд. Я нисколько не обманываю себя относительно характера Вольдемара, но все же думаю, что можно будет повлиять на него. Натуры, стоящие низко по своему духовному развитию, в конце концов всегда подчиняются натурам высшим, если только уметь воспользоваться этим превосходством.
– А разве ты сумела найти общий язык с его отцом? – серьезно спросил брат.
– Ты забываешь, Бронислав, что тогда я была семнадцатилетней неопытной девушкой, не знавшей людей. Теперь я справилась бы и с таким характером и сумела бы подчинить его себе. По отношению к Вольдемару на моей стороне еще могущественный авторитет матери. Он подчинится ему.
Несмотря на то что эти слова были произнесены чрезвычайно решительно, граф отнесся к ним очень недоверчиво; однако у него не хватило времени на возражение, так как в передней послышались поспешные, легкие шаги; дверь открылась с бурной стремительностью, и в нее влетела молодая девушка. Уже в следующую минуту она очутилась в объятиях Моринского, который вскочил и со страстной нежностью прижал дочь к груди.
Княгиня тоже поднялась. По-видимому, она нашла бурное приветствие молодой девушки не совсем уместным, однако ничего не сказала и обратилась к своему сыну, только что вошедшему в комнату:
– Вы очень долго пропадали, Лев; мы уже целый час ожидаем вашего возвращения.
– Прости, мама; но заход солнца на море был так прекрасен, что нам не хотелось пропустить ни одной минуты.
С этими словами Лев Баратовский подошел к матери. Он действительно был еще очень молод – лет семнадцати или восемнадцати. Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы узнать в нем черты княгини; сходство было поразительным, однако молодое лицо Льва, обрамленное темными, слегка вьющимися волосами, имело совсем другое выражение; в нем все обличало огонь и жизнь; в темных глазах сверкала страстность горячего, необузданного темперамента, вся фигура представляла собой такое олицетворение юношеской силы и красоты, что гордость, с которой княгиня подвела сына к дяде, была вполне понятна.
– У Левы нет больше отца, – серьезно произнесла она, – в тех случаях, когда ему понадобятся совет и руководство мужчины, я рассчитываю на тебя, Бронислав.
Граф сердечно и тепло обнял племянника, но отнесся к нему гораздо спокойнее, чем к дочери. Свидание с ней, казалось, оттеснило на задний план все другие впечатления. Его взгляд беспрестанно возвращался к молодой девушке.
Ванда вовсе
