время встречи с Ди. На следующий день, по свидетельству того же психолога, он не мог сказать ни слова. А ночью, скрутив жгутом казённое полотенце, сделал петлю. «Чрево плодит гадов» – шесть раз было написано им вдоль и поперёк незаконченного в ту ночь письма детям. Что он хотел сказать, о каких гадах писал?
Бледный, мечущийся по камере Кейтель злобно выкрикивает в стену, в дверь, самому себе под ноги полные отчаяния короткие фразы. Молоденький офицер охраны зачарованно наблюдает за ним сквозь глазок в двери.
– Фюрер, фюрер! Только и разговоров, что о фюрере! Что вы вообще знаете о фюрере? – Кейтель останавливается и пристально смотрит на дверь. – «Майн кампф»?
Надзиратель в коридоре невольно отшатывается.
– Да ни один журналист, ни один издатель не имел права даже интересоваться биографией фюрера! А сейчас вы суёте мне свои бумаги: «Пишите! Пишите всё, что знаете о фюрере!»
Вжавшись в угол, Кейтель едва не выпадает из поля зрения охранника.
– Он был вегетарианец? Он много пил? В чём причина его аскетизма? А отвращение к табаку? А вспышки гнева, а его вечная бессонница? А женщины? – Кейтель измождённо оседает на стул. – Женщины! Они умеют слушать и восхищаться. Ева Браун! Какие у неё были ноги! Мила, сдержанна, даже застенчива. Когда мы ещё только боролись за власть, она уже была его подругой…
Кажется, Кейтель успокоился, затих. Но ещё пара секунд, и он срывается на крик.
– Я не верю, у Евы от фюрера было двое детей! Не верю! Болтовня!.. А какие фотографии делала Ева! У неё был божий дар, и не только в фотографии.
Наблюдающий за Кейтелем офицерик сглатывает слюну, вспоминая свою красотку, её грудь и бёдра.
– Что ни говори, а Генрих Гофман был ловкий малый! Девок фотографировал каждый, а Генрих делал из них произведения искусства… Какая Ева! Ева Браун!.. У Генриха вдоволь негативов с её позами. Она, конечно, знала, они всплывут, если что. Но благодаря этим фото она познакомилась с фюрером.
Кейтель теряет дыхание, приникает лбом к дверному глазку.
– Я не подопытная крыса и не красотка, не пялься!
Дверь в камеру вздрагивает от удара, у охранника тоже есть нервы.
Кейтель кругами бродит по камере. Через пару минут дверь открывается, на пороге возникает конвой.
Подсудимых выводят в коридор, выстраивают в колонну. Охранники что-то говорят, шепчутся заключённые, Кейтель с трудом разбирает слова, уши словно заложены ватой, на лбу испарина.
Прямо перед собой он видит идиотскую ухмылку.
– Вы не считаете себя виновным, Йодль?
– Перед кем? – уже без улыбки переходит на шёпот Йодль. – Нас расстреляют?
– Или повесят, – слабость путает Кейтеля по ногам, вяжет язык.
– Я бы всех нас повесил! – раскатисто рассмеялся Геринг.
– Во всём, что произошло, виноват фюрер! – Кейтелю не стоило этого говорить.
