глубокого и чистого в её душе проснулось ещё раньше неё и было первым, что она почувствовала, даже не осознавая причин, вызвавших это ощущение. Она зажмурилась от солнечного света, но луч уже скользнул ниже, и она перевела взгляд на мужа.
Каждое такое утро она встречала как впервые. Когда-то ей казалось, что высшая радость, какая может быть в мире, ― окунаться в сияние его чистых голубых глаз в ночной темноте, взлетая вместе с ним в звёздном океане. Но однажды она поняла, что есть радость ещё большая, чем эта, ― просыпаться рядом с ним, не боясь, что его образ растает, как грёзы, слышать его дыхание, видеть его, любить и желать ― в жизни, а не в мечтах.
Обычно он вставал раньше неё, но ей не хотелось его будить. Его широкая обнажённая грудь спокойно вздымалась во сне, но Мэри знала, сколько душевных порывов и бурь, сколько пылкости, силы и света было в этой груди, и от осознания этого с каждым днём любила его всё сильнее, хотя казалось, что сильнее любить уже нельзя. Она любила его и любила их жизнь ― странную жизнь кочевников, путешествующих по свету, любила «Рассвет» и их маленькую каюту, единственным украшением которой были акварельные пейзажи Мэри, но и этого ей было достаточно для их общего счастья. Да и как могло быть иначе, если днём он дарил ей целый мир, а ночью ― необъятную Вселенную?..
Волосы Люка, как всегда, растрепались, как у мальчишки. Не сдержавшись, Мэри осторожно коснулась их, отвела со лба светло-русые пряди. Он вздохнул и повернулся во сне. На его спине, ближе к плечу, были едва заметны два шрама. Видя их, Мэри каждый раз думала о том дне, когда Люк второй раз вернулся к ней. Даже от мысли о том, что всё могло быть иначе, у неё перехватывало дыхание и сердце на мгновение замирало и пропускало удар. Если бы она тогда потеряла его, мир бы не рухнул, нет.
Но в этом мире для неё навсегда бы погасли все звёзды.
***
Он открыл глаза, чувствуя, как какая-то полнота и лёгкость наполняют его душу. Ему вдруг показалось, что он проспал, но погода была ясной, за дверью каюты было тихо, и он решил, что ничего страшного не случится, если сегодня он появится немного позже.
Люк повернулся к иллюминатору и долго смотрел на силуэт жены в солнечных лучах. Мэри стояла спиной к нему, глядя на море, совсем как он сам накануне. Она была босиком, и под ночной рубашкой слегка проступали контуры её изящной фигуры, почти не изменившийся после рождения сына. Она ещё не успела расчесать волосы, и солнечный свет играл в их каштановых волнах, создавая вокруг неё сверкающий золотистый ореол. Люку вспомнилось, как он смотрел на неё на берегу в тот день, когда они встретились в Сияющем мире. Тот лотос, который он тогда подарил ей, всё ещё цвёл и не увядал, как и обещал Люк.
Ему казалось, что он может смотреть на это вечно. Но вот Мэри обернулась и посмотрела на него с той особенной улыбкой, которая ― он знал это! ― предназначалась лишь для него одного.
– Доброе утро, мой капитан.
И такие
