свой путь в религию, а одноклассников обвинил в бездуховности, в материализме (хорошо, что не в диалектическом!) – словом, пошел на поводу у «чуждых нам взглядов».
Мальчика решили исключать из комсомола. А что еще было с ним делать? Путь в институт оказывался, таким образом, для него закрыт.
Можно было бы, в принципе, жить дальше и без института. Но тут письмо его родителей нашло корреспондента «Комсомольской правды», то есть меня. И позвало в дорогу. Надо сказать, не в очень длинную – жила семья Шведовских на соседней от редакции улице. Я перешел Бутырский вал и оказался у них на кухне. Открыл блокнот и начал записывать (журналисты работали тогда именно так).
Если бы дело происходило не в 1988 году, а раньше, то вариантов бы не было никаких. Но уже в том году, при всех этих пленумах и съездах партии, при торжестве развитого социализма, при ритуальном почтении к «заветам Октября», при всей этой торжественной белиберде – и мне, и моей редакции, и его учителям, и родителям, и вообще всем было ясно: наказывать парня не за что. Ну, ищет и ищет свой собственный «смысл жизни». Может, найдет.
Что плохого?
Однако история на этом не кончилась. Цена, которую Феликсу Шведовскому пришлось заплатить за свой тогдашний (16-летний) идеализм, за поиск мирового духа, или божественного начала, или как там еще – короче, за свои убеждения, за свои принципы, за свою асоциальность и даже непримиримость по отношению к стандартам советского общества – оказалась совсем другой.
Гораздо большей, весомой. Гораздо более серьезной, чем институт или карьера.
Ценой оказалась вся его жизнь. Целиком.
Нет, по советским меркам тогдашнего СССР, а потом и России, все было почти «тип-топ». Характеристику ему дали, в институт он поступил, отучился, стал даже работать в журнале «Крокодил», потом женился…
Но чем дальше, тем больше он понимал, что жить так, по этой незатейливой общей мерке, не может. Что должен найти свой, только свой путь.
И нашел.
Как нашел – об этом он рассказывает в книге, подробно.
А здесь, в предисловии, я хочу сказать о другом. Точно так же, как Феликс, свой путь искали в те годы, в начале 90-х (и конце 80-х) многие ребята. Принято считать эти годы мрачными, страшными. Да, было всякое. Много печального было. Но было и другое, о чем не говорят и не пишут – а именно, громадный ментальный сдвиг. Вулканическое извержение смыслов.
Люди прорывались к чему-то новому, сами строили себя, свою жизнь, сами открывали абсолютно новые для советского человека горизонты.
…Теперь это все стало в каком-то смысле обыденной вещью. Ну, пусть не такой уж частой, не массовой, но абсолютно нормальной, живой, текущей реальностью. Почитайте социальные сети, вы сами все поймете.
Поиск духовного учителя, все эти «практики» и «семинары», йога, буддизм, даосизм, да что угодно – пиши, записывайся, приезжай…
Хочешь в Ковров, хочешь в Стокгольм. Границы открыты, запретов (пока) никаких нет.
Но тогда, в Москве, в 1993-м, первая буддийская община, ютившаяся в типовой московской квартирке, в окраинной пятиэтажке, где люди питались только хлебом и водой, рядились в желтые хитоны, били в барабаны, молились на чуждом языке – была опасным делом.
За которое и посадить могли.
И уж тем более – когда вся эта община, почти в полном составе, отправилась на «марш мира» в воюющую Чечню.
…Теперь поехать в Индию, в Китай, Японию, в Среднюю Азию – пройти пешком по горным дорогам, ночевать под открытым небом в пустыне, то ли у пастухов, то ли у бандитов, прикоснуться к тайнам мира, святыням других религий – господи, так «многие делают».
Стать из нормального журналиста паломником, отшельником, монахом, обратиться в иную веру, в иную ипостась, раскрыться для новой жизни, уехать, приехать, забыть о прежней жизни, о деньгах, о «нормальном», поменять все – уже не сенсация, а «дауншифтинг» (главное, найти слово).
Но Феликс был одним из первых, кто все это попробовал на себе.
В своей книге он описывает как раз именно эти путешествия – в Китай, Индию, Среднюю Азию, Японию, Чечню. Но это не записки путешественника, а именно записки монаха.
Чем монах отличается от обычного человека, искателя приключений или даже духовного искателя?
Смирением.
Монах уже все нашел. Он ничего не знает, но он знает главное.
Он не боится.
Именно такой путь проделал Феликс Шведовский. Кандидат исторических наук, переводчик древних буддийских сутр, правозащитник, человек с удивительной речью – медленно выбирающий слова, как будто идущий по тропинке высоко вверх.
Я, кстати, так и не прочел
