очень ждали его. Его грудь разгоралась давно забытым пожаром, поступь была мягка и бесшумно. Так крадется по саванне лев к своей антилопе. Камилла чуть приподнялась на локти, смакую мгновения перед его последним прыжком. Почему он медлил, почему? Потому что он чувствовал эту самую любовь, которую когда-то заглушил в себе, любовь, которая, казалось, умерла, но вдруг заявила о своих законных правах, как воскресший чудом наследник.
– Ты меня немного пугаешь, – прошептала она. – У меня даже мурашки по коже.
– Все разговоры потом, – отбросил он одеяло в сторону и посмотрел на эти раздвинутые перед ним ляжки, как она ухмыляется, понимая, что он сейчас вот-вот накинется на нее.
– Хорошо, я буду молчать, я постараюсь молчать…
– Заткнись!
Она лежала пред ним надменная, с отважным вызовом, ожидая от него только грубости, а он сейчас к своему ужасу и стыду дрожал от нежности.
Абсент стекал по соскам, по ее растатуированному животику, впитывался в простыню… Казалось, Камилла замироточила, точно живая икона. Потом она сделала затяжку, глубокую, долгую, как перед расстрелом, чуть ли не до самого фильтра, прищурилась, выпуская облачко дыма в его сторону. Уголек на конце сигареты опасно мерцал в полутьме. Камилла хотела что-то сказать еще, но он навалился сверху, закрыл он ей рот ладонью, сильно вжимая в постель. Нет, он не может быть нежен с той, которая видит в нем одну грубость.
– Молчи, сука! Молчи!
Она стала жадно ловить воздух сквозь его грубые пальцы, а он все глубже проникал в нее, совсем не чувствуя дна, утопая в ее интимной влажности, осыпая поцелуями ее пылающую абсентом шею. Он был ненасытен. Ее тело вздрагивало как под действием тока от каждого его поцелуя. Она тихо постанывала, обвивая его руками и ногами. Он был уже на пределе своих возможностей…
– Ну же, ну же! – изгибалась она под его затихавшими ласками, но он уже сползал с нее на бок. – Нет, нет, нет, не останавливайся…
Она еще вся горела и дрожала, точно в лихорадке… на пике своего возбуждения. Достаточно было еще секунды усилий, легкого дуновения и она б замкнулась, она б взорвалась, как бомба… Но Базиль отстранился от нее, заслоняясь руками, зарывая голову в подушку.
– За голову Жульена дают пять тысяч, – сказал он.
– Да? Я бы не дала и цента.
– И я тоже.
– Ты же знаешь, где он, да?
– Не понимаю, о чем ты…
– Удивляюсь твоему благородству. А, впрочем, ты всегда был такой.
– Какой?
– Благой.
Базиль вздохнул.
– Когда ты кончал в меня, я подумала, что хочу от тебя ребенка. Это так странно… Ты все еще любишь меня?
Он не ответил, и его молчание развязала ей язык еще больше.
– Сегодня вечером у меня должна была быть карнавальная самба, – заметно погрустнела она. – Я столько закупила
