ло на моей «внутренней» карте. Вообще говоря, до поры до времени она была достаточно бедна. То ли в силу бедности 90-х годов, на которые пришлось детство, когда одной из самых популярных фраз в семье была: «Мы в долгах как в шелках» (до сих пор не жалую шелк, выбирая более однозначные ткани), то ли в силу того, что с преподавателями географии не везло… Первая своей строгостью наводила на меня такой трепет, что перед занятием я торопливо стирала в туалете любые намеки на первую в жизни помаду бледно-бежевого цвета. Вторая делала упор на зарисовывание контурных карт, по крайней мере, больше я из ее уроков никаких активностей не запомнила. Наш роман с предметом отложился на несколько лет.
О том, как я открыла для себя изучение географии в активном варианте – через путешествия, – частично рассказано в этих записках. А пока повторюсь (уже похоже на оправдание?): о Китае я не мечтала, просто не думала. Но попав в эту страну – «волею судеб», как мне нравилось обозначать, – я столкнулась со своей главной темой. Ведь в разных формах я живу и пишу все время об одном – о любви. Для меня с нее все начинается, ею продолжается, в нее возвращается. Любовь – этап. Любовь – просветление. И конечно, любовь – путешествие.
Эта книга – о прихотливом повороте любви. О том, как я училась любить новую страну, язык, культуру, себя в этом нежданном отрезке времени и географической карты, людей вокруг. Стартовав в одном месте, прошла свой «китайский цикл» и вернулась в ту же географическую точку. Новое отчасти и дается для того, чтобы мы научились любить-принимать старое.
…Я пишу эти строки в самолете. Рядом сидит мой любимый мужчина, та самая «воля судьбы», по которой я оказалась в городе Шэньчжэнь на юго-востоке Китая. В наших жизнях много самолетов, и каждый раз, когда мы летим вместе, я наслаждаюсь двумя вещами: общением со своим спутником и взвешиванием ценности того, чем наполнены мои дни, на весах Жизни и Смерти. Это очень просто: вот, на протяжении нескольких часов мы обсуждали особенности течений буддизма, обнимались, перешептывались и смеялись так, как могут одни только влюбленные, а прямо сейчас самолет попал в зону турбулентности. Нам никогда не дано знать, какой вдох станет последним, какой взгляд, день, разговор, поездка. Сейчас я лишь предполагаю, какими событиями и строками может закончиться мой китайский цикл. Всегда забавно было писать дневники: как будто бумага знает, какие строки будут выведены на ней через неделю и через год, а мне пока знать не дано. Как будто основное уже написано прозрачными чернилами, а я лишь вывожу эти невидимые прописи день за днем…
Да, так бывает, что в пути трясет. От преодоления больших расстояний за короткое время, от трепета перед этим. Но если ты открыт к происходящему и тому, что еще будет происходить, если рядом есть человек или люди, с которыми можешь поделиться своими мыслями, страхами, которых можешь без слов взять за руку, – весь твой Путь станет Любовью. Как я это узнала? Однажды мне была отпущена на усвоение этого урока целая Поднебесная…
Между Европой и Азией
Московская зима – унылый художник-реалист, вымученно пишущий без фантазии и вдохновения.
«Рейс из Парижа?» – спрашивает меня усталая тетенька на КПП. «Прага», – отвечаю я, привыкая к русской речи. Меня не было здесь больше трех месяцев: Чехия, Италия, Индия, снова Чехия…
Последними забрав свой багаж с ленты, мы с Андреем выходим из здания Шереметьево. Оба в черном, он с небольшим чемоданом, я с сумкой в руках. Находим водителя, молча садимся в такси, включаем ноутбук и досматриваем кино про солнечную Африку. Первые сорок минут в Москве я не поднимаю на нее глаза, а сосредоточеннее обычного смотрю в экран. И только когда за окном мелькают Воробьевы горы, а фильм заканчивается, я решаюсь рассмотреть эту зиму.
– Почему так уныло? – спрашиваю я Андрея весело, хотя сохранять радостный настрой в условиях окружающей цветовой палитры становится все сложнее.
– Welcome back, baby, – улыбается он.
– Нет уж, это не back, – отзываюсь я. А про себя думаю: это бэкграунд… Это мой ледяной, бескомпромиссный, стальной бэкграунд.
Утром мы лежим в темноте на узкой мальчишеской кровати времен его юности. В пустой квартире его родителей стоит тишина – здесь давно не живут ни они, ни их дети. Дворник за окном орудует лопатой, и этот вечный зимний звук мучает память.
– Помнишь такое?.. Встаешь в школу. Ночь. Сугробы. Фонари. Сидишь на первом уроке – у меня это обязательно было что-нибудь зубодробительное, немецкий или алгебра, электрические лампы бьют в глаза. И вроде готов к уроку, но все равно как-то неуютно. То ли потому что училка уже с утра не в духе, то ли потому что свитер на тебе дурацкий. А дворники вот так скребут, скребут, скребут и от этого еще отвратительнее!
– Да, все точно, – кивает Андрей, не открывая глаз и бережно прижимая меня к себе.
Память скачет дальше.
Мне
